С конца сентября 2025 года мой журналистский стаж обозначается двумя цифрами – твердой, как говорили когда-то у нас в сельской школе, четверкой и еще более твердой тройкой. Событие, однако, как ни посмотри на это. А, с другой стороны, 43 года работы журналистом – это как 43 удара взволнованного сердца. Настолько быстро пролетело время.

Получается, сама жизнь выставила мне эти твердые оценки. И она у меня никогда не была простой, как пробежка по утреннему парку (а у кого жизнь простая?). Скорее, всегда напоминала дорогу в гору, дорогу-преодоление. Себя, в первую очередь. И в пути к заповедной вершине, к которой движется каждый из нас, я сменил три страны. Родиться-то довелось мне при коммунистическом режиме – на Дальнем Востоке, в Приморском крае. При коммунистах же служил на Тихоокеанском флоте, потом работал на лесоповале, а за несколько недель до смерти Брежнева чуть ли не с топором за поясом (с лесоповала же!) был зачислен в штат районной газеты на должность корреспондента. Там же, на краю света, на берегу, можно сказать, Тихого океана.

У океана и осталась родина моя, потому что в 1993 году, уже будучи редактором газеты, я уехал в Украину – в Запорожье, откуда родом моя жена, которую я встретил на берегу, можно сказать, Тихого океана. То есть, океан - это вся моя жизнь: рождение, работа, военная служба, любовь… воспоминания, наконец. При том, что с Приморьем меня больше ничего не связывает. Хотя там осталось много родственников: брат, две сестры, племянники и племянницы. Даже внебрачный сын, которому уже далеко за тридцать и которого проклятый московский путлер в любой момент может послать убивать нас, украинцев, как это уже произошло с сотнями тысяч россиян, превратившихся на украинской земле в убийц, насильников и мародеров. Впрочем, ни в кого они не превращались: они просто проявили свою сущность. Она в них проявилась, не пустив их к заповедной вершине, о которой я говорил.

Припоминаю в этой связи 1994 год: я вернулся в Приморье, где нужно было решить некоторые финансовые вопросы. Зашел в газету, а перед отъездом я ее передал своему заместителю, чтобы узнать новости. Мы с замом не были друзьями, но отношения у нас были дружескими. Олег Константинович, так звали коллегу, во многом, как мне казалось, разделял мои взгляды на жизнь, но был не таким категоричным, как я – выдержки у него было больше. Сказывался, видимо, опыт: он был старше меня на двенадцать лет. Моему намерению оставить работу и уехать он радовался, не скрывая радости. «Ну, когда ты уже соберешься?» – спрашивал он как бы в шутку. Очень хотелось ему почувствовать себя хозяином газеты. Увидев же, что я действительно собираю вещи, объявил: «Значит, сбегаешь!» И добавил, когда я кивнул головой: «Назад проситься не будешь?» И я уверенно ответил: «Не буду!» И никогда не просился. Хотя звали (а российское гражданство у меня оставалось до 1999 года).

По случаю нашей встречи был накрыт стол. Мы выпивали, разговаривали. Больше говорил я – рассказывал об Украине. Мой же визави, а я его обычно называл Константиновичем, слушал, не слыша меня, а после очередной рюмки я заметил, что он поплыл: опьянел. И начал курить сигарету за сигаретой. А потом, налив еще, вдруг заявил: «Но Севастополь мы у вас все равно заберем». Приехали, называется.  Я поднялся и, не прощаясь, ушел. И вычеркнул Константиновича из жизни: зачем в ней держать негодяев. Даже если когда-то мы почти дружили.

Через неделю возвращаемся с женой в Украину поездом «Владивосток – Харьков». Наверное, в мире не было маршрута длиннее, чем этот. Девять с половиной тысяч километров, включая семикилометровый туннель под Амуром, восемь часовых поясов. У половины жителей Приморья в Украине – родственники. У многих – ближайшие. И при всем этом наш поезд уходит с вокзала… без объявления об отправлении. «Что с ними стало?» – размышлял я, стоя у окна и провожая взглядом знакомые места, уплывающие назад, как в прошлое. И не находил ответа.  Хотя я и не искал его – ответ мне был известен, но о нем - чуть позже. Повторяю, это был 1994 год. Будущий недофюрер Путин (или Путлер, как его станут называть украинцы), тогда еще за мэром Питера Анатолием Собчаком, у которого служил помощником, портфель таскал и, наверное, мелкие деньги по старой гэбистской привычке из карманов тырил.

А за окном, тем временем, закончился город, поезд помчался по берегу моря. Ему навстречу неслись загородные станции: Океанская, Спутник. На Угольной - это около получаса езды от Владивостока, я увидел речку, впадающую в море. На этой станции  я служил в морской пехоте Тихоокеанского флота, а к реке мы летом бегали на зарядку. «Я же сюда больше не вернусь», - мелькнула в голове мысль. И я ее не стал прогонять, а, зайдя к жене в купе, открыл купленную во Владивостоке баночку пива «Старая гвардия» с портретом воина наполеоновских времен. Сделал несколько глотков и отставил. Это было не пиво, а какой-то эрзац – заменитель.

В России тогда на всем можно было ставить это клеймо, включая человеческие отношения. И мне вспомнилось, что по дороге из Харькова во Владивосток, когда наш поезд остановился где-то в Забайкалье, к вагону-ресторану ринулись местные. Надо сказать, что ресторан не принимал нас, пассажиров, по той простой причине, что был забит ящиками с консервированными кабачками (пассажирам обеды разносили официанты). Кабачки размером с граненый стакан были закатаны в трехлитровые банки. В  Украине такое «угощение» в продаже не появлялось, а для Забайкалья, как оказалось, это был деликатес. Ругань, крики: «Куда ты лезешь по головам? Я тебе в морду дам!» «Больше двух банок в руки не отпускать!» Это была орда. Голодная, злая. Люди готовы были драться из-за консервированного кабачка размером с граненой стакан. После российского военного вторжения в Украину оккупанты-ордынцы стали вести себя точно так же, почему я и вспомнил ту забайкальскую станцию. Правда, денег теперь они не используют: под угрозой автомата забирают все: от кухонной техники до ношеного женского белья. И, позвонив своим, удивленно сообщают: у них тут (у нас, значит) даже  между селами дороги заасфальтированы.

«Президент Ельцин, заставь хохлов накормить нас салом!» - толпа россиян с таким плакатом была запечатлена на фотографии, размещенной на первой странице одной из центральных российских газет в 1992 году. Ненависть к Украине начали насаждать в России сразу после развала Советского Союза. Причем открыто. И откровенно. Пример с салом – результат украинофобии, возводившейся в ранг государственной политики. Так же, как и приведенные мной истории с Севастополем и игнорированием украинского поезда из Владивостока. Уже в 1992 году мне стало понятно, что в России заявляет свои права на власть тоталитарный режим, ничем не отличавшийся от коммунистического. И он обязательно должен был найти внешнего врага, чтобы направить на него энергию своих сограждан (зачеркнуто) рабов. И это еще не дошло до передела собственности.

Служить этому режиму я не собирался. И сбежал, по словам своего бывшего заместителя, ставшего редактором. Сбежал, бросив все, включая небольшой домик на берегу океана – в живописной бухте с исключительно украинским названием Киевка. Это было воплощение моей мечты. В домике я оборудовал кабинет с кроватью и столом у окна, за которым начинался… Тихий океан. Окно с видом на океан, который на горизонте сливается с небесами, потом мне снилось. Я даже запах тихоокеанской воды во сне улавливал. Знаете, чем она пахнет? Морской капустой, только не той, что в магазинах продают, серо-зеленого цвета, а настоящей, морской, изумрудно-зеленой, и счастьем. Или родиной. Что почти одно и то же.

Ну, а когда в начале 1993 года Верховный Совет выразил недоверие президенту Борису Ельцину, я понял, что год этот добром не завершится. Такие, как Ельцин, плоть от плоти партийно-советского строя, не способны выходить из конфликтных ситуаций мирно, без крови. Осенью, когда я уже работал журналистом в Запорожье, мои опасения подтвердились: в Москве произошел штурм Белого дома – легитимного, всенародно избранного органа власти. Россия возвращалась в средневековье: не может называть себя цивилизованной страна, которая расстреляла из танков свой парламент и которая учреждает железную, вернее, бронетанковую демократию – с последующим заездом на танках в Чечню, Грузию, а потом и в Украину.

Бухта Киевка: Тихий океан и небеса. Спутниковый снимок из открытых Интернет-источников