EN
Старый сайт
Мне уже никогда...
...не родиться.
Потому что, один раз, это уже случилось, 13 апреля 1940 года, под приветственный гвалт чаек, бой склянок и кипучую разноголо-сицу морского порта, в городе, лежащем на самом краю госу-дарства Российского. Весёлый стоял денёк, - так его моя мама запомнила. Денёк, беды не предвещающий.
...не вернуть отца.
В том же, сороковом, ближе к осени, взяли его под когтистые, как изображали в «Крокодиле» Кукрыниксы, шпионские руки, за то, что он, дённо и нощно, воровал главные секреты лакобаночного производства, будучи директором этого самого производства. Американскую поточную линию собирали в две смены, по 12 часов, и спали вповалку на резиновых транспортёрах. Вот, когда все спали, мой папа воровал секреты и переправлял их японским империалистам. За что и получил по соответствующей статье УК.
Без права переписки. И что могут подсказать, в этой типичной, для свихнувшейся страны, обстановке, молодой мамаше близкие родственники по линии папаши? (По этой линии,- чистокровные представители древнейшей цивилизации, подарившей миру Веру и Пророка) Вот они и подсказали, - раз, - срочно записать младенца на свою благозвучную фамилию. Два, - отправить его на далёкий Север, в городок Алдан, под крыло отца семьи, Корнила Даниловича Мотовилова, разведчика золота якутского. Три, - терпеть и ждать, до Победы. А там, кривая, сама, куда-нибудь, вывезет. Кривая, как, в дальнейшем, выяснилось, не ошиблась.
...не вернуть непорочного цвета детства.
Едва глаза открыл, всё бело вокруг, - потолок, рукой подать, чуть голубым тронут. Печь русская, детворой осыпанная, бельё на ней, подушки, занавески, простыни, - будто, проснулся ты на тёплом белом облаке, и летишь на нём к неведомому счастью. В горнице уже завтрак накрыт, - яйца горочкой, молочко, сметанка да лепё-шочки. Баба Фрося, хранительница семьи и очага, в белотканном, до полу платье, подпоясанная холщёвым передником, всю эту сопливую команду, в пять ртов, с утра до ночи обихаживает. И, ежели баловство, какое, одной, только, управой грозиться, - Вот вернётся дед Корней из тайги, - достанется вам потехи на орехи!
А пять ртов того и ждут-пождут, когда дед Корней, наконец, в сенях застучит да на порог явится. Осанка богатырская, борода и брови в инее, тулуп, от мороза, колом, и, как всегда, тугой мешок за спиной, - подарочки из Торгсина. Натурально, - Дед Мороз!
Но сначала, - баня, прямо в печи русской, - знатоки поймут.
И, пока дед жаром-паром нежится, - Ну-ка, мужички, собирайтесь по воду, - баба Фрося не даёт нам расслабиться, - к вечеру гости нагрянут. Да глядите там, у проруби, не оступитесь.
Мужички, - это мы с Валеркой, братья двоюродные. Ему-то уже восьмой год, а мне, к апрелю 45-го, только пять. Вот вам и все мужички. Остальные, - девчонки да тётки. Ничего, не в первый раз, - ноги в валенки, на шубейку, - башлычок, меня - в санки с бортиками, два ведра мне, на колени, и, - вперёд, братишка, погоняй к речке. Снег девственный и синь небесная глаза режут, дымки прозрачные столбиками к солнышку тянутся. А река в искристом тумане прячется. Под горку-то к ней, удовольствие, - Валерка сзади на полозья стал, за бортик держится и несётся наш весёлый транспорт меж высоких снежных стенок, только щёки и носы горят. Вот, обратно, - тяжеловато. У самого берега тропа ледовой корочкой покрыта, ох и напыхтишься, пока на него взберёшься. Но и это, - не в первый раз, - управились.
Ближе к вечеру, - застолье обильное, гостей полон дом, да хозяев обсчитаешься. Война - войной, сыновья и зятья на фронте, но у бабы Фроси три дочери под рукой, пять внучат и дед Корней, - вот он, - с разведки золота явился. Значит, - праздник. Малышня уже накормлена и, со щенячьим восторгом, пялится с печки на это торжество мужской силы и духа. Потому что за столом вся дедова разведка золота, - шестеро казаков сибирских, японскую войну одолевших, а от гражданской, благополучно, на севере глубоком укрывшихся. Родная «советска» власть туда на собаках добралась, но, слава Богу, без большой крови.
О чём они там, за столом, меж собой басят, разве их поймёшь, или упомнишь? Скорей всего, о войне, да о сыновьях на ней, - о чём ещё, в то время? Ну, а лишний хмелёк, под конец застолья, песней исходит, - «По диким степям Забайкалья, где золото роют в горах...» - низко и сочно запевает дед, расправив широкие плечи.
«Бродяга, судьбу проклиная, тащился с сумой на плечах...» - подхватывает вся суровая, бородатая, разведка золота. И, кажется, ходуном пошла, вот-вот развалится, раскатится, от этой, согласо-ванной, мощи, изба-пятистенка, или рухнет крытый двор...
Корнил Данилович Мотовилов, полный георгиевский кавалер и кавалер ордена Красного Знамени, дед мой, в апреле 45-го стоял, у ворот своего дома, молчал и плакал, провожая меня и мою маму во Владивосток. Война катилась к победе, семья отдала ей одного, только, из трёх, сына - Николая, самого младшего. Иван и Виктор, хлебнув, кровавой каши всей полной мерой, вот-вот должны были вернуться. А дед молчал и плакал, - он чувствовал, что мы с ним больше не увидимся... И не увиделись...
Ранней весной 52-го, он искал, нашёл, и пятеро суток выводил, из тяжёлых, слежавшихся снегов тайги, потерянную геологическую экспедицию. Вывел на ближайшую метеостанцию, спас всех от холодной, голодной смерти. Съел, с голоду, на стоянке вчерашней перловой каши... Другим - ничего, а у него, заворот кишок. Пока до Алдана довезли, а там, - неумелая операция провинциальных коновалов... Не спасли.
Шёл деду 78-й год.
И вот вам, - ирония судьбы, - все остальные наследники рода в девиц ушли (кроме одного, кажется), а я, незаконно носящий, до сих пор тащу ответственность за фамилию Мотовилов, являясь, в действительности... Так-то вот.
...не вернуть настоящей фамилии.
Хотя многочисленные родственники, по линии отца, неоднократ-но поднимали эту чувствительную тему.
- Как же так, - волновались дядя Лёва и тётя Бина, когда мама привозила меня, шестилетнего, к ним, в Хабаровск, на время очередной, своей, командировки, - Как же, так, Нюточка, почему, до сих пор, Анатолий... Э-э-э, Саша, покажи Толику аквариум, - и мой двоюродный брат, по разветвлённой и, довольно запутанной, линии Гиршманов, покорно уводил меня от сложных национально - исторических вопросов, к примитивным водоплавающим.
- Вот, что я скажу, тебе, Анна, ребёнок, в конце концов, должен носить фамилию...- попыхивая длинной сигаретой, басила тётя Роза, когда, два года спустя, мама собиралась в море, на путину, - Гриша, возьми в синей вазе шесть рублей, и прокати, уже, ребёнка на карусели, пока мы обсудим э-э-э... Только не смей пить это уличное пиво, от него разит мочой, да ребёнка не перегрей.
И обаятельный увалень, дядя Гриша, тащил меня в самый конец проспекта Маркса в парк Культуры, на берегу Амура, где прода-вали мороженное в вафельных стаканчиках и бочковое пиво.
- Скажешь тёте Розе, - настраивал меня дядя Гриша, сдувая пену, что мы всё время были в тени...
- А от карусели, у меня голова кружится, и тошнит, - уточнял я наш тайный договор.
Мы с дядей Гришей возвращались счастливые, а мама и тётя Роза ужинали, молча, поджав губы.
И ещё год спустя, другой дядя, грустный добряк, дядя Яша, и, его жена, печальная тётя Муся, смотрели на меня, как на явление их покойного сына Бориса, в расцвете лет, ушедшего в мир иной, от туберкулёза. Вернуть фамилию отца они не просили, им было достаточно, хотя бы, изредка, лицезреть меня, восполняя безвре-менную утрату наследника. Всего год назад Борис прихватывал меня с собой на «рыбалку», где я получал первые уроки оболь-щения и флирта. И вот, поди ж ты...
С годами, у мамы появились более веские, печально известные, причины не менять статус-кво. А недоумённые вопросы и советы близких родственников, по линии отца, отпали сами собой. Но их духовная сила и сплочённость, перед лицом возрождающейся беды, давали основания полагать, что и это они преодолеют, тем или иным... Скорее всего, - иным, потому что мои, запоздалые поиски в Интернете, уже с территории исторической родины, результата не принесли, - ни положительного, ни отрицательного. Хотя, Гиршманов откликнулось, - не мало. Дай, всем им, Б-г.
И, как-то так, в конце концов, сложилось, без целенаправленного приложения усилий, что в ближайшем окружении моём, остались, исключительно, евреи. Вне зависимости от географических, или временных, или родственных, обстоятельств. А русские корни прослеживаются, только, в паспортах и детских воспоминаниях.
...не посетить могил родителей.
И не потому, что не позволяют обстоятельства или средства. Их просто нет, - этих могил. С отцом, проще, если смерть в ГУЛАГЕ перевести в бытовую категорию, как в принципе, и было. Взят в 1940-м, умер, по свидетельству, в 1945-м, место захоронения, - посёлок Тай-Урия, Заблаг. Причина, - абсцесс печени. По какому органу бьют, от того и умирают.
В 1970-м, вернувшись после всех своих учёб, работ и женитьб, во Владивосток, я спросил у мамы, которой, тоже, срок был уже отмерен, - Может быть, повторим запрос? Хоть могилу отыщем.
- Не вздумай, - отрезала мама, - он, для меня, живой, жи-вой!
И ушла к нему через полгода неимоверных страданий, - рак.
Похороны были многолюдными, торжественными, с речами, цве-тами и, надрывающим душу, оркестром. Мама занимала солидный пост в рыбодобывающей и краболовной иерархии региона, ей, всё это, было положено, по рангу.
Автора и его молодую жену (вторую, по счёту) потянуло назад, в Новосибирск, где её ждали многочисленные родственники, а меня - живая, творческая работа в СХКБ (специальное художественно - конструкторское бюро), которому отдал лучшие годы жизни. Во Владике я безвозвратно растрачивался, просиживая штаны за кульманом проектного НИИ, в окружении 20-ти зрелых женщин, которых живо интересовали, только, урожай на их загородных участках, цены на саженцы, семена и колготки. Так что, решение наше было единодушным, - мы стали искать обмен квартиры в Новосибирск, рассчитывая найти... Ну, не раньше, чем минует полгода. Предстояло, ещё, продать загородный клочок земли, и избушку на кирпичных ножках, оставлять которые было особенно жаль. В своё время, они стали для меня школой физического труда и полового созревания. Шестнадцатилетние меня поймут. Правда, сроки созревания нынче сдвинулись...
Буквально на третью ночь нас разбудил звонок из Петропавловска
Задорный басок предлагал срочный обмен. Я, спросонья, послал его куда подальше и отключился. Но, не тут-то было. Телефон, словно, взбесился. Жена вскочила и, закатив истерику, скрылась в ванной, орошать слезой предстоящий развод. Всё шло к этому.
- Погоди, не бросай трубку, выслушай сначала, - орал незнакомец с Камчатки, - Есть убойный вариант на тройной обмен. Мой кент, Серёга, - у него в Новосибирске двушка в улучшенной хрущобе, - он едет ко мне. Я, - к тебе, с доплатой, и все наши посредники не пляшут. Доплата, в допустимых пределах, принимается. Даже, в баксах. Мы же понимаем, что на что меняем.
- Вариант, может быть, интересный, - не торопился я, вычисляя подвох, - но придётся ждать, пока продам загородный участок, дачку на нём и кое-какое барахло с велосипедом.
- Тебя как звать?
- Анатолий...
- Не морочь себе голову, Толян, беру всё скопом, с барахлом и велосипедом. Даже, со старыми тапками. И всю разницу беру на себя. По рукам?
- Приезжай, покажи себя и деньги, - оставил я себе шанс.
Напрасно. Он прилетел на следующий же день, выложил на стол приличный задаток в зелёных знаках. Моя жена пересчитала его ловкими бухгалтерскими пальчиками, разделила всё на понятные, только ей, упаковки, и всё... Путь назад был отрезан.
Осталось покинуть НИИ, отправить багаж, - «диван, чемодан, саквояж...» и дождаться установки памятника на могиле мамы. Время шло, новый хозяин, проживая в гостинице, нервничал, а в кладбищенской мастерской не было красного лабрадорита. Но, когда чаша терпения достигла краёв, я вручил проект, договор и деньги на памятник ближайшей маминой подруге, Галине Стацук, получив от неё заверения, «не волнуйся, всё будет в порядке», А, через сутки, мои друзья и родственники жены встречали нас в аэропорту Новосибирска...
Следующие семь лет пролетели вихрем. Чего только в эти годы ни втиснулось - партийный разгром и разгон СХКБ, развал брака, с утратой квартиры и присуждением алиментов. Съём углов и ночёвки в общагах. Бросок в живопись, квартирные выставки - продажи. Пьянки и водка у ночных таксистов. Москва, Сенеж, Прибалтика, путешествия на перекладных... Случайная встреча с девушкой... Сначала думал, что, в очередной раз, влюбился, но потом выяснилось, что полюбил на всю оставшуюся жизнь. Беда в том, что оставшуюся ей...
И вот, наконец, полёт во Владивосток, - последняя дань маме. Место захоронения найти ничего не стоило, - шагах в десяти от столба освещения, с примечательным, для кладбища, трафаретом: «Не влезай, - убьет». Столб был на месте, только памятник отсут-ствовал. Я обошёл это место, в трёх, пяти, десяти, тридцати шагах, - всё пространство было плотно забито типовыми оградками, - памятника Мотовиловой А.К. не нашлось. В панике, я намотал ещё несколько кругов, - бесполезно. Потеряв надежду, поплёлся в кладбищенскую контору, у въезда на территорию вечного покоя. Толстомордый тип, дремавший под табличкой «Администрация», окинул меня брезгливым взором, - Чё надо? Я объяснил, чё надо. Неодобрительно кряхтя, он достал журналы приёма граждан на другую сторону реки, переспросил время захоронения, фамилию упокоенной и, наконец, выдавил из себя, - Есть такая. В квадрате 24-36... Могу проводить. Только, это... ну, на бутылку... Пошли?
Он привёл меня к тому столбу, с предостерегающим трафаретом. Здесь меня и осенило. Примерно, через час я постучал в квартиру Гали Стацук. Дверь открыла старушка с усталым лицом, которая тут же развеяла мои последние надежды и сомнения. Памятник из красного лабрадорита, с бронзовым крестом и фотопортретом мамы на эмали, укатил, семь лет назад, куда-то на Украину. В виде зелёных американских рублей. И добавить, к этому, нечего.
...не полюбить.
Тут всё просто, - своё отлюбил. В 55-ть, вместе с любимой женой, проводил это чувство. К 70-ти оно не вернулось.
Впрочем, народная мудрость учит: Никогда не говори «никогда».
Дорман Валентин 
Далецкая Надежда 
Мастинская Фаина 
Кулесский Роланд 
Вайнер Ирина 
Талейсник Семен 
Умеренко Ефим 
Коровкина Ирина 
Хаустов Андрей 
Андреевский Александр 
Андерс Валерия 
Борисов Владимир 
