ХА-НУ-КА

Дай Бог памяти, в каком это году?
В Иудее был большой переполох:
Захватил в ней управления бразду
Греческий молох — царь Антиох.

Ой, недаром ненавидит грека рак —
Бог пошли ему проклятье в железу.
Ведь задрал он брата нашего, да так —
Прямо скажем, ну как Сидорову козу.

Ведь чего хотел, по сути, этот гад? —
На корню всех иудеев извести.
И развратный древнегреческий стандарт
Он решил в культуру нашу привнести.

И ведь как же изощрился паразит…
Впрочем, что ещё от греков можно ждать?
Голых дам он в виде всяких Афродит
В Иудее стал, как спам, распространять.

И когда уж стало всем невмоготу,
Появился тут Иуда Маккавей
И сказал: «Хорош глядеть на срамоту!» —
Взял дубину и воскликнул: «Братья, бей!»

И прислушался народ к его словам,
И всю греческую шушеру разнёс.
И бежали во всю прыть, держась за срам,
Извращенцы — кто на Крит, а кто на Кос.

А народ пел «Аллилуйя» небесам —
Ведь вела к победе Божия рука!
И с тех пор мы свято верим чудесам,
Повторяя год от года: «Ха-ну-ка».

С новорождённым!

День ушёл с вечерней зорькой,
В море солнца диск упал.
Кто-то спать улёгся в койку,
Кто-то выбрал сеновал.

Час настал — уснули люди.
В небе — карусель из звёзд.
Но не спится Бен-Йегуде, —
Его мучает вопрос.

Он стоит в измятых шортах,
Лбом большим к окну приник:
«Как бы воскресить из мёртвых
Благородный наш язык?»

Вдруг как будто осенило!
Как когда-то Архимед,
Крикнул он что было силы:
«Эврика! Нашёл ответ!

Что там, к чёрту, напрягаться —
Может лопнуть голова.
Связь моих ассоциаций
Нужно превратить в слова!»

Вылив струйку из бутылки,
Он услышал странный звук
И уверенно и пылко
Тут же произнёс: «Бакбук»*.

Вдруг всхрапнула за стеною
Шифра, рыжая как хна:
«Совмещаем "Шифру" с "хною" —
Получается "шхена"!»**

Ходит к ней один начальник,
Говорит, что он ей кум.
Голова — как медный чайник…
Чайник? Стало быть— «кумкум»!***

Уши и глаза вспотели,
Закружилась голова —
И пошли… нет, полетели
В воздух новые слова!

И с тех пор расцвёл занятный,
Как какой-нибудь цветник,
Наш могучий, непонятный,
Вновь родившийся язык!

Но ответьте: взял откуда,
Из каких, простите, струй,
Элиэзер Бен-Йегуда
Это слово — «чек дахуй»?****
--------------------------------------
* бутылка
**  соседка
*** чайник
****отсроченный чек

Пионерская клятва

Помню, в детстве я стоял в продмаге
(очередь длинней, чем в Мавзолей),
И тут вдруг подумал о Гааге,
Хоть «не Копенгаген» был о ней…

Знал лишь только: там живут голландцы,
А голландцы — это значит сыр,
За которым мы, как голодранцы,
Здесь должны простаивать часы…

Я подумал — это что ж такое!
Для чего же мы боремся за мир?
Чтобы своё детство золотое
Тратить на голландский этот сыр?!

И когда я принимал присягу,
То поклялся до последних дней:
Сыр не есть и не любить Гагагу,
Хоть «не Копенгаген» был о ней!

О женском празднике

Расправив на плоской груди шемизетки
И гордо стуча каблуком о каблук,
В обнимку с подругой, товарищем Цеткин,
Шагала по площади Р. Люксембург.

«Легки и свежи, как дыханье левкоя,
Ведь созданы мы не для плотских утех.
Долой похотливое рабство мужское!
Да здравствует женское счастье для всех!»

Вдруг Роза тустепом вперёд поскакала,
А Клара запела «Интернационал» —
Да так, что монокль у Либкнехта Карла
В его пролетарском глазу задрожал!

Какого рожна разрезвились девчонки?
Лицо "макияжено" не по годам.
Расхристанны блузки, помяты юбчонки —
Текилы сегодня им больше не дам.

А женская пара в щенячьем азарте,
Виляя турнюром, чечёточку жгла!
И это случилось, товарищи, в марте —
Как вы догадались, восьмого числа.

И я, поздравляя всех дамочек милых,
Хочу им сказать, как отпетый вахлак:
«Виляйте турнюром и пейте текилу —
Не слушайте Карла, с ним что-то не так!»

Версия  одной исторической справедливости

Это не враньё, не небылицы,
А обыкновенный Божий знак…
В эту ночь решили палестинцы
Перейти кордон через Бней-Брак.

Их глаза неистово сверкали,
С лиц безумных не сходила спесь —
По преданью предки зачинали
Их, болезных, где-то прямо здесь.

Шли они как «гоги и магоги»,
Пряча в гениталиях «кассам».
Вдруг из-за ближайшей синаноги
Вышел к ним пра-праотец Авраам.

И сказал он так: «Все Божьи твари,
Но у вас — иная ипостась:
Вы ж потомки девушки Агари,
Что в Египте, кстати, родилась.

Там, на Ниле, в доме с палисадом,
Плачет и тоскует прапрамать.
Ждёт вас всех Египет — буду гадом,
Чтоб мне с места этого не встать!»

И прозрели дикие шахиды
И пошли в Египет по пескам,
А в штанах бугрился пирамидой
Их отнюдь недюжинный «кассам»…

Авраам стоял в полночной хмари,
Улыбаясь вслед им без конца —
Не сказал он сыновьям Агари
Ничего про их прапраотца!

****

Мы вышли все от одного отца,
Которого не видели в помине.
Мы сорок лет, платка не сняв с лица,
Бродили по призыву мудреца
По выжженной, безжизненной пустыне.

Гордясь происхождением своим,
Упрямством заменили безрассудство.
А город, что зовут Иерусалим,
Навеки связан узелком одним
С понятием «избранный», а избранность — искусство.

Неважно что, но  важен сам девиз,
Тот импульс, что заставит встрепенуться
И точно дать понять, что не каприз,
А что тебе когда-то выдан приз
Создателем за подлинные чувства.

Народ-игрок пробился сквозь века,
Народ-актёр — он театральный гений;
Он виртуоз, его игра тонка,
Проста, непринуждённа и легка —
Что даже Сам готов встать на колени.

                * * *