АВОКАДО

Солнце  вставало над озером, и  розово - золотые пятна  на прибрежных дубах на глазах  росли и ширились на всю огромную долину. Я сидела на веранде и завтракала. Из-за поворота выполз велосипед, из кучи тряпья, что телепалась на нем, выглядывала стриженая женская голова.

Мне не надо было  вскакивать и готовить кофе: если Тамаре чего-то неистово и хотелось после вчерашнего похмелья, то уж никак не напитка, который она презрительно называла дурью.  А потому  я спокойно сидела и смотрела, как она, кряхтя, сваливается с проржавевшего, погнутого велосипеда и, натягивая на голову грязный платок, свалившийся на плечи, идет к веранде и неразборчиво буркает что-то вроде "Сьь-те!".

-- Здравствуй, -- ответила я и, с превосходством возраста, открыто поинтересовалась:

-- А не свалишься со стремянки?

   Тамара из соседнего большого поселка. Вот уже четыре дня она шпаклюет  кухню в доме, который мы с мужем спасли от разрушения два года назад. Молодая семья, у которой мы приобретали это большое, недостроенное, но уже давшее трещину строение, схватила деньги и, не прощаясь, умчалась в недалекий Полоцк - покупать, в свою очередь, хоть что-то, где можно преклонить голову вместе  с двумя девочками. Семья была жертвою надежд,  связанных с перестройкой. Она вернулась из Каунаса на историческую родину и на средства от проданной там квартиры купила кучу стройматериалов, надеясь начать на бывшей дедовской земле образцовое фермерское хозяйство. Но инфляция сьела отложенное на строителей и, пытаясь что-то спасти, молодые сами штукатурили, клали проводку и слали полы. Шло время, и вода зимою лилась в ямы под домом -- они  должны были стать гаражом и кладовой, но на них сил им уже не хватило.

  Мы пятнадцать лет жили на конце этой уже фактически бывшей деревни и то возмущаясь, то сочувствуя, наблюдали, как, еще не родившись, умирал Дом, как весеннние воды с ревом мчались вниз, в забетонированный подвал, а отчаявшийся хозяин стал пропадать возле магазина вместе с радостно оживившейся местной командой алкоголиков.

  Муж долго сопротивлялся моим прожектам, но в конце концов Дом стал нашим, и вот теперь, заживив все трещины, мы наняли Тамару, чтобы она сделала последнее, что нужно было для более - менее нормальной жизни - привела в порядок кухню.

  Тамара закончила  строительное училище, но на дом или квартиру в Полоцке заработать не могла, и в конце концов вернулась домой, к умирающей матери. Вернулась не одна, а с ребенком и мужем, который немедленно присоединился к компании возле магазина.

 Сейчас, через пять лет после возвращения, она добилась того, чтобы муж оставался дома. Платой за это стали бутылки (их назвали здесь «фауст - патронами» -- дешевого, но сшибающего с ног напитка, многочисленные варианты которого носили  ласковые и даже веселые названия: Так, самым популярным был "Крыжачок"-название танца, который  в начале всех  концертов исполнял наш государственный Ансамбль. Этот самый одуряющий плодово - ягодный коктейль прозвали в народе "Танцем смерти."

Вторым любимым напитком  компании возле магазина  была "Любовь под яблоней" - результатом ее стали несколько дебилов - детей, ползающих по поселку. Тамару доконал  третий сорт - Черная дама.  Но образование ее здесь, в поселке, было востребовано. Люди работящие, рвущие  жилы на земле,  почти освободившиеся от колхозного принуждения, хотели  строить с размахом, чтобы из тесных хат перейти в коттеджи, где хватило бы места  для детей и внуков. И потому  эту еще молодую тридцатипятилетнюю женщину звали и звали на подработки - там, где чего -то не доделали основные строители.

 Работала она старательно. И даже не просила дать "стаканчика" - в поселке знали эту слабость и до конца работы не давали ей ни грамма, разве кто из приезжих. Знали- если она вернется  "подвеселенной", в хате начнется настоящая буча, и  обиженный муж старательно истопчет  добытчицу, как при силосовании топчут сапогами хрустящую кукурузную ботву.

... Тамара шла мимо меня, опустив голову, и вдруг  блуждающий ее взгляд  остановился  на темно - синем узорчатом блюдечке, которое стояло на краю стола. Она словно споткнулась.

-- Гэта што такое?

--  Это гжельский фарфор, я привезла его из...

-- Не, во гэта?

  Она  подошла и ткнула пальцем в то, что лежало на блюдечке. Это были два больших зеленых плода авокадо, недавно привезенные мною из Вильнюса. В Вильнюс меня пригласили на форум интеллектуалов, и грешно было бы не поехать в любимый с детства город, куда теперь, в виду вступления Литвы в Евросоюз, нас, граждан "последней в Европе диктатуры", пускали неохотно. Накопленные на нашу кухню деньги распускать там я не стала, потому ограничилась только  десятком экзотических фруктов - пусть хоть что-то напомнит  в нашей деревне о том, что Европа нас не забывает...

-- Они называются авокадо. Это привозят откуда -то из тропиков.

-- Из тропиков. Это где?

-- Ну, в Южной Америке. Словом, издалека. Сейчас чего только  не привозят.

Но она уже не слушала.  Она смотрела на эти продолговатые, похожие на груши плоды так, словно они ее околдовали - не отводя взгляда, не мигая.

--  Может, ты хочешь попробовать? Возьми ложечку, я сейчас разрежу.

-- Не, не!-- Она помотала головой. - Это ж шаленые гроши. -- Куды мне!

-- Ну не такие уж сумасшедшие. Это у нас они по три доллара штука, а в Вильнюсе  совсем дешевые - по сорок центов. Даже я на свою пенсию могу отжалеть.

-- А можно...Она немного помолчала, избитое ее, опухшее лицо с мутно -  синими глазами  стало смущенным:

-- Можно я возьму этот сподок с этими.. ава...ова... в кухню. Я не сьем, дальбог! Вот, Святой Микола свидетель! -- Она перекрестилась.--  Я только смотреть буду - и все!

  Конечно, я встала и понесла это так поразившее нашу строительницу видение на заляпанную  штукатуркой кухню и поставила его на  печку. И в самом деле, на темно - синем блюдечке зеленые грушевидные плоды выглядели не хуже, чем подобные же вещи на полотнах какого - нибудь Манэ.  Неужели эта постимпрессионисткая  яркость так пленила нашу строительницу? А может, пришла мне в голову шальная мысль - может, в прошлой своей жизни жила Тамара где - нибудь в Бразилии и  плясала там  под  деревом авокадо какую - нибудь румбу, и память эта всколыхнулась в ней озарением веселья и счастья?!

Вечером, когда окончился ее трудовой день, она опять наотрез отказалась даже пробовать авокадо, только попросила поставить их в холодильник, чтобы завтра "хоть краечком глаза поглядывать"!

  На третий день, рассчитываясь за зашпаклеванную кухню,  я подарила ей оба эти уже изрядно помягчевшие и еще более потемневшие фрукта. Она засмущалась и пробовала вернуть пять рублей (а эти два с половиной доллара для нее немало), но от этого отказалась я, и мы с ней взамен расцеловались и расстались  уже почти друзьями.

   Прошло еще  четыре года. Мы  редко заглядывали в поселок,  проезжая  в свою все пустеющую деревню, и потому я совсем забыла о Тамаре. Но вот понадобилось залатать крыльцо, и за цементом мы заехали в Полоцкий магазин стройтоваров. Дотошный мой муж хотел какую -то особую марку, а продавец о ней ничего не знал.

-- Зайдите к хозяйке, -- сказал он. - Может, закажете, она и привезет для вас специально.

-- И пойду! - сказал мой настырный муж. - Заводите тут фирмы, а приличного цемента нет, вон, крыльцо рассыпается!

 Зачем -то пошла следом за ним и я - наверное, из-за своего извечного желания  "все знать."

  Молодая женщина с хорошо уложенными льняными волосами и  в элегантном свитере сидела за столом, сверяя счеты.

  У нее были синие ясные глаза и розовое лицо з тонкими морщинками под глазами.

-- Ну да, Тамара я, Тамара! - сказала она в ответ на мой вспоминающий, неуверенный взгляд. -  Я слышала, о чем вы там спорили. Садитесь. Все решим, как надо.

-- Вася! - закричала она повелительно. --  Три кофе, и быстро!

-- Да мы спешим... --залепетала я, потрясенная. Муж пришел в себя быстрее.

-- Тамарочка! -заорал он. - Кошечка! Красотка! Ну как же, как же, я сразу узнал! Рассказывай, кто твой Пигмалион!

-- Не знаю, о ком это вы, некогда мне вашими книжками заниматься. - сказала Тамара. - А ежели о том, как и почему, так  я как раз после вашей кухни помчалась в Минск и закодировалась. Уехала от Васьки, нашла себе одинокого старика, досмотрела его до смерти как полагается. Вот это его проданная квартира, я на нее свое дело завела. И никто меня за это не осудит, потому как человек  умер счастливым. И Васька приполз на коленях, потому что он только слабых привык обижать...

-- А.. ребенок? - я задавала этот вопрос, глядя на неуклюжего в адидасовском спортивном костюме  Васю, который, словно джинн, возник на пороге з подносом. У него было побитое ранними морщинами тихое и внимательное лицо, которое было обращено только к жене.

-- В художественной школе для одаренных детей. Картины  уже рисует.

Тамара приняла поднос, ловко и уверенно сунула нам чашечки.

-- А знаете, что самое первое я попросила ее нарисовать?

 Я пожала плечами. За эти годы  столько встреч, столько событий. Наша диктатура  была сметена, как и другие. Мы часто бываем теперь в Вильнюсе - визы уже не нужны.

-- Авокадо!

-- Авокадо? При чем тут они? - изумился мой муж.

  А я однажды увидела... женщину. Сидит себе возле красивого дома и  какие -то типа груш  лежат на блюдечке. На гжельском, между прочим. И солнце вокруг, что аж слепит. А я Васькой избитая ползу после похмелья. И только что в озере хотела топиться. Увидала я эти авокадо - и что-то во мне перевернулось. А потом вы уже все знаете.

  Я ничего не знала, кроме  сказанного только что. Но мне показалось - я вдруг стала тою Тамарой, а она стала на мгновение мною.

 И мы обменялись понимающими, чисто женскими взглядами,  в которых ни ее, ни мой муж ничего не поняли...