Волченко Сергей

                                                         
                    
           НЕОПРЕДЕЛЁННЫЙ РОДСТВЕННИК

                                                

    Я смотрел и ущербно довольствовался лишь его сиюминутной, выхваченной из времени внешностью, потому что никогда в прошлом этого человека не видел, я это знал точно, но не знал ещё, что не увижу и в будущем. Странно: он казался мне то чужим, то родным.
      Увидев меня, он сразу стал говорить, именно не сказал, а стал говорить, говорить, потому что даже когда замолкал, то, казалось, слова всё равно продолжают литься сквозь него, и в следующий миг вновь столкнут с места его гладкую чётко очерченную челюсть с широким мягко раздвоенным подбородком:
       – О, это вы! Я вас давно дожидаюсь, почему вы так долго? А, собственно, вас же не известили, что я здесь, так что могли бы и не приходить. Я б не обиделся, если б вы не пришли – значит на то, как говорится, была б Божья воля…, вы верите в Бога и его волю? Для этого, говорят, нужны километры молитвы! Представляете целые километры!
       – А кто вы? – спросил я, продолжая разглядывать его: у него были чёрные длинные, но ровно обрезанные волосы, чёрные, но ясные глаза, широкие плечи, он был в тёмных брюках и светлой сиреневой рубашке из тонкого хлопка с перламутровыми запонками. И, похоже, находился в том месте своей жизни, когда заложенная в нём красота и возраст максимально совпали, чтобы слепить столь притягательное внешне, что я отшатнулся, ещё раньше, когда в первый момент увидел его. При этом я ощущал его зыбкость: словно сами мгновения времени, наполняя и неся тело к разрушению, отлили его таким идеальным случайно и вот только сейчас, пока я его продолжал видеть. Я, конечно же, не мог за столь короткий миг заметить само это плотное, беспрерывное к увяданию течение, но сиюминутная его неподвижность, будто зацепившись за меня, уже соскользнула и как красивая форма невесомо застыла поверх, уже не плывя в нём, но ещё и не отлетев окончательно в пустоту воспоминаний.
     Стало как-то жалко его – его красоту.
     Мы стояли в передней квартиры моей матери среди её разбросанных вещей, он уже был тут, когда я вошёл и увидел его.
      – Кто я? А вам не кажется, что это вопрос личный? Поменьше задавать личных вопросов, тогда всё будет у нас хорошо, – он захохотал. – Согласен? Ну?
      – Что, «ну»? – спросил я в растерянности, но чувствуя в себе раздражение.
      – На что ты хочешь ещё получить ответ?
      Он стал подходить ко мне… или наступать… то ли с намерением вытолкнуть наружу, то ли даже ударить. Какая-то угроза от него и весёлость при этом… – что-то  непонятное, неопределённое. Это неопределённое проникало в меня: верно ли я чувствую, что он хочет ударить, верно ли, что он, несмотря на это, всё равно приятен?
     Не спрашивать больше, кто он! И, вообще, как-нибудь выпроводить его из квартиры! Но как? Он здоровенный и может ударить, но всё-таки не вор и оказался здесь не случайно; и чем-то даже приятен мне. Я не уверен, что выставив и не узнав предварительно кто он, потом не пожалею об этом. Но его, вроде бы, постоянное и опасное намерение напасть вызывало моё упорное желание избавиться от него и удерживало от этого, чему я был отчасти и рад: вдруг всё-таки станет понятно, кто он и зачем тут.
      С его появлением начался хаос. Вся квартира матери почему-то оказалась перевёрнутой вверх дном. Хотя, может, мать недоделала уборку? Этот тип пришёл сюда явно без её ведома, это очевидно, но, всё же я продолжал чувствовать, что в этом была неслучайность, дающая ему такую уверенность.
     – Вы меня не можете выставить отсюда. Во-первых, я не сделал ничего плохого, а во-вторых, я имею к вам прямое отношение. Ну, скажите! Что вы! Чем-то! Недовольны! Мною!         
       И мне показалось, что он уже вот-вот замахнётся, чтобы ударить меня.
       «Если я затею с ним драку, и он одолеет, то тогда, скорее всего, поселится здесь навсегда, тем более что, может быть, это какой-нибудь наш дальний родственник, о котором я не слышал. Поэтому надо всё же как-то выманить его на улицу, а там будет видно…»
      – Вы ведь с улицы пришли? – спросил я.
      – Нет, я не с улицы.
      – Откуда же?
      – Опять личный вопрос, да?
      – Да. 
      – Хотите всё знать?
      – Я этого не говорил…
      – Хотите, чтоб я вас навсегда покинул?
      – Возможно и так.
      – Даже не узнав, кто я?
      – Но вы ведь сами боитесь личных вопросов.
      – Изменит ли это что-нибудь?
      «Он сам боится сказать, кто он, – подумал я, – потому что, узнав, мы можем однозначно решить, что ему у нас не место, а, не зная и только предполагая, можем и оставить…»
      – Пойдём лучше выйдем на улицу, там всё спокойно обсудим…
      – По-моему тут спокойнее, чем снаружи.
      – Нет, улица – она для всех нас, там и найдётся место всё обсудить, – неуклюже, но твёрдо сказал я, и сразу увидел, как обаяние его растворится в необъятных сумерках, почувствовал, как родственность к нему уйдёт с меня в землю сквозь мокрый асфальт, и вся эта вязкая неопределённость исчезнет. Но для этого нужно было выманить его. Мне очень захотелось скорее на улицу, увидеть его там, в сыром прохладном воздухе.
       И тогда мы оказались на улице. Вокруг бесцветные дома. Он в светло-сиреневой рубашке, лицо всё такое же самоуверенное, красивое, улыбающееся. Пока ничто не изменилось: он так же рядом со мной и так же не собирается исчезать, и то же самое ощущение, что от него никуда не деться, и так же он продолжал мне и здесь чем-то даже нравиться. Я боялся сказать сразу «проваливай» – вдруг врежет, и начал издалека:
       – Мы вот вышли…
       – Куда? – спросил он.    
       – На улицу, не видишь?
       – Я впервые здесь, – сказал он и резко подошёл почти вплотную ко мне.
       – Существует демаркационная линия, – сказал я, отходя от него.
       – Дальше… –  и вновь эластично скользнул ко мне.
       – Что дальше? – сказал я, растягивая дистанцию.
       – Продолжай, – и вновь подошёл, словно прикреплён натянутой резиной ко мне.
       И вот вроде он готов ударить… Крупнее меня, длинные тяжёлые натренированные руки свисают вдоль тела, но в любой миг могут придти в движение, как и его язык, легко и постоянно выбрасывающий в воздух слова, за которыми как фон висит всегда одинаковая и уже надоевшая нейтрально весёлая улыбка. У него очень тяжёлый кулак, тяжелее моей головы, и если скажу «убирайся гад», он меня легко собьёт с ног. При этом не увижу даже движения его молниеносной руки, именно вот без этого промежуточного момента между внешней приветливостью и явной агрессией сразу окажусь на земле! В этом будет слишком его большое преимущество, и я себя почувствую совсем уж беспомощным дураком. Но такое совершенство не могло не нравиться! Вот если б не эта неопределённая симпатия к нему, мне было б тогда гораздо легче первым напасть, и свалил бы даже его. Но, возможно, он и не собирается вовсе меня бить, может мне это кажется, а может, если я скажу что-то грубое, то только тогда захочет ударить, а сейчас даже и не думает; а может он и не предполагает, что я хочу сказать ему грубость… непонятно.
       И вот стоим. И он улыбается.
       Улица ничего не проясняет, не изменяет.
       И тогда мы вновь оказались в квартире моей матери. Родители дома. Он стал ходить из комнаты в комнату. С его появлением в комнатах всё пришло в необозримый хаос. Вещи почему-то оказались разбросаны по полу (и то ли вот сейчас, то ли раньше он всё разбросал…), мебель сдвинулась, книги слетали с полок; мне безумно хотелось избавиться от него, тем более что родители не прилагали к этому никаких усилий. Мать сидела в большой комнате с явным видом то ли смирения, то ли безразличия, отец же себя вообще никак не проявлял, а этот уже ходил как хозяин, насвистывая, ничего не говоря! Собственно, на каком основании мы его терпим?! При этом он передвигал мебель, роняя на пол шкафы! Я вдруг увидел рисунок Михаила Соколова – он оказался порванным, на рисунке была изображена прекрасная дама в широкополой шляпе, наверно из серии иллюстраций к Диккенсу, я стал пытаться состыковать края, может быть ещё и можно было бы склеить, но всё равно это будет уже не то! И вот, особенно разорванный этот рисунок дал ощущение какой-то страшной непоправимости и необратимости несчастья, он наверно порвался, когда этот опрокинул на него книжную полку (папка с рисунками вертикально стояла прямо под полкой). Зачем он её опрокинул?! Для утверждения себя? Чтоб показать, что он тут имеет на всё право? А может, сама неопределённость (кто же он всё-таки?) стала всё разрушать?!
        Мать сидела в большой комнате и плакала. У неё на немолодых, уже сильно морщинистых щеках распластались слёзы и щёки блестели. Непонятно, почему она плачет, казалось, она плачет без причины, смирившись перед неизбежным роком, в котором нет ни причин, ни следствий, который даже и не связан с этим парнем, потому что она даже не подняла порванный рисунок Соколова, словно даже рисунок этот не имел значения сейчас для неё…
       – Ну что же это за сволочь, – сказал я. А потом матери, с возмущением:
       – Почему ты сидишь? Надо всё-таки узнать кто он?! А ты даже не спрашиваешь! – и бросился на кухню: там что-то с грохотом обрушилось, значит, он сейчас наверняка там. На кухне уже всё опрокинуто, я замахнулся на него медным пестиком от ступки, а он лежал на перевёрнутых кухонных шкафах, изображая пьяного, и смеялся.
       – Да кто ты?!
       – Я? – он видит занесённый над своей головой медный пестик, но всё так же улыбается. – Ну я скажу… Я от тёти Тани.
       – Он от тёти Тани, слышала! – кричу я матери.
       – Да, – отвечает мать (тётя Таня – это жена дяди Гути, брата моей бабушки, она живёт в Ташкенте и мы никогда её не видели, и связь с ней прервалась много лет назад, когда умер дядя Гутя).
       – И что теперь? – говорю я. – Надо проверить!
       – Не знаю, – говорит мать, – я никогда к ней не звонила и не хочу звонить.
       – Позвоните, если не верите, позвоните к тёте Тане! – закричал он и ринулся в комнату к отцу. – Ну, если ваша жена не хочет позвонить, то вы проверьте – от тёти Тани я или нет!
       И вот, то ли он сам задел очередной рисунок Соколова, то ли вихрь, который он создал, несясь по коридору в маленькую комнату, где был отец, то ли сама создающая хаос неопределённость, вызванная им, рванула рисунок наискосок. Я это увидел не сразу, а когда стал собирать обломки старого, очень ломкого немецкого приёмника (он тоже оказался разбитым) и под ним лежало несколько рисунков тушью Соколова на прозрачной папиросной бумаге – все разорваны, летящие кареты с прекрасными дамами – разорваны, серия «Цирк»: Пьеро в чудном колпаке – разорван, пейзажи с трепетными осенними деревьями и зыбко исчезающими в холодных облаках птицами – разорваны, на одном из обрывков надпись, которую я знал и помнил неотделимой от рисунка: «Дорогой Леночке, верной памяти Сергея, с благодарностью от всего сердца» – это гениальный Соколов всё подарил моей бабушке и дяде Олегу, незадолго до смерти, когда они во время войны, в эвакуации, очень рискуя, пустили его, умирающего, спасающегося зимой из лагеря и упавшего уже без сил у них на пороге. А сейчас эти рисунки из старой серо-жёлтой папки брошены, и они на полу и часть их порвана и смята. Почти неосязаемое равновесие и гармония, и красота каждого мига ускользающей жизни, но навечно, неподвижно впрессованное в глубину прошлого века вместе с пожелтевшей бумагой от выпотрошенных в лагере папирос, сейчас вдруг сдвинулось, разомкнулось и разломилось навсегда…
       Это была необратимая страшная утрата.
       Я вскочил, чувствуя, как эта утрата даёт мне силы, возможность видеть, что он слаб и что я с ним справлюсь. Вернее, я и не хотел с ним справиться, мне хотелось только толкнуть его за эти разорванные рисунки (повторяю, он был очень красив и обаятелен). Я схватил его рукой за лицо и, сделав шаг вперёд, изо всех сил толкнул. Он вдруг необычайно легко поддался и, пролетев через всю комнату, падая, разбил головой стекло в книжном шкафу. Я не ожидал, что получится так сильно, и испугался. Опередив отца и мать, я склонился над ним, и опять то же самое разъедающее чувство необратимости  и несчастья нахлынуло на меня, но с неизмеримо большей силой. Его лицо было всё искажено, но не гримасой боли: от удара у него под кожей сместились кости черепа, и красивое лицо всё было смято. И вот только сейчас понимаю: к этому, всё к этому и шло: развал квартиры, потом погибшие рисунки – всё это лишь начало было, непрерывный путь необратимости несчастья, самого жуткого. Порванные рисунки были ещё не пределом, продолжение – вот! Из-за меня! Всё это теперь из-за меня! Но если б он умер уже к тому моменту, как я склонился над ним! Мне было бы тогда не так тяжело: его изуродованное и уже неузнаваемое лицо на раздавленных костях шевелилось, нет, это переломанные и сдвинутые кости черепа шевелились под кожей. Он не испытывал ко мне злобы или обиды, хотя такое смещение лица уже не могло выносить наружу мысли и чувства (или их нельзя было распознать), они уже были невыразимы и никак не связывали его с внешней жизнью. Ужасно жалко его мне. Надо было обязательно терпеть его и его хаос, чтобы вот этого не случилось, но я не знал раньше.
       А у матери всё так же на щеках слёзы, и она, видимо, так же как и раньше не чувствовала их, глядя в сторону, вдаль, куда-то сквозь стену. Для неё всё это, видимо, не было неожиданностью. Она тогда молчала, не поддерживала меня… зря я тогда возмущался ею…

                                                                                                ----------------*----------------
Сергей Волченко Этот адрес электронной почты защищён от спам-ботов. У вас должен быть включен JavaScript для просмотра.

Чтобы оставить комментарий, необходимо зарегистрироваться
  • УВАЖАЕМЫЙ СЕРГЕЙ, ЧТО ПРОЧИТАЛА, ПРО КОГО, ТАК И НЕ ПОНЯЛА, А ЖАЛЬ! ВРЕМЯ-ТО ПОТРАТИЛА НА ВАШ РАССКАЗ. ВОЗМОЖНО ВЫ СТАРАЛИСЬ ИЗО ВСЕХ СИЛ УЗНАТЬ ЭТОГО ПАРНЯ И НАКОНЕЦ-ТО ПРЕДСТАВИТЬ ЕГО И НАМ, НО СТАРАНИЯ ВАШИ НЕ УВЕНЧАЛИСЬ УСПЕХОМ.
    С ИСКРЕННИМ УВАЖЕНИЕМ - АРИША.

  • К моему большому разочарованию и непониманию привёл Ваш всеобъемлющий ответ с попытками разгадать Ваш "ребус" или "головоломку", заложенные в основе сюжета. Никто даже приблизительно, не подошёл к тому, что Вы пытаетесь объяснить. А это о чём то говорит и должно заставить Вас задуматься о Вашем методе и понимании написанного. Это надо так понять все Ваши метафоры, намёки и мистические построения, что бы даже предпологаемй мною сюрреализм не помог... Как можно было додуматься, что речь идёт о красоте, её разрушении и сопоставлении с биографическими данными из Вашей жизни. Мы не ясновидящие, а Вы не оракул... А привлекая Бога, Вы окончательно усложнили понимание Вашего рассказа. И я сдаюсь, каким бы неучем Вы меня не посчитали. Ваше разъяснение не укладывается в логику психолингвистики и не коммуникативный феномен. Я бы предпочёл говорить о некой надуманности в вымысле сюжета. Я пытался построить логичное и некоторое фантастическое, но близкое к реальности построение сюжета. Но оказался совершенно неправ с Ваших позиций. Вы даже не удостоили меня критикой моих измышлений. Зато я Вас не пощадил. Извините, но мы разошлись во мнениях...

  • Внешняя красота тоже зависит от установок и настроек человека. Мы видим мир не таким, каков он есть, а таким, каковы мы есть. Мы видим то, на что мы настроены и не замечаем то, чего не понимаем. Мы видим то, к чему мы привыкли. Мы можем воспринять только то, что мы знаем, на что мы настроены. Наш мозг сканирует действительность не объективно, а на основании тех гештальтов и понятий, которые заложены в мозг воспитанием. Еще в 90-е годы основатели быстрого чтения в России Андреев и Хромов обнародовали эксперимент, в котором на картинке одновременно можно было увидеть или девушку, или старуху. Половина группы видела девушку, половина - старуху. Все зависело от их установки. Они видели то, что они хотели видеть.
    С уважением, Юрий Тубольцев

  • ОТ АВТОРА
    Валерия, тут немного не об этом. Нравственная и интеллектуальная красота и продвинутость зачастую зависят от самого человека, его усилий, а так же от воздействия среды. Здесь идёт речь о красоте над которой человек не властен – внешней красотой, той которая была слеплена Творцом. И потом не он (родственник) разрушает квартиру, а сама неопределённость, которую он создал, боясь что его не примут, обрела как во сне физическую силу и стала всё разрушать. Это не лично он разрушал.

    Комментарий последний раз редактировался в Суббота, 23 Апр 2016 - 16:29:21 Волченко Сергей
  • Уважаемый Сергей,
    о какой "высшей красоте и совершенстве" можно говорить, если этот "родственник" некрасив изначально своими низменными поступками- скользкими ответами на прямые вопросы и увиливанием, а главное- внесением хаоса в интеллигентную семью и разрушением красивых редких рисунков замечательного художника М.Соколова, о чем невозможно читать без содрогания. Его внешняя привлекательность только оттеняет уродливую душу и поступки этого пришельца, а значит автор дал рассказ о наказании (отмщении) за то зло, которое этот уродливый тип (НЕКРАСИВЫЙ!) заслужил за свои низменные поступки. Почему столь очевидную трактовку рассказа Вы хотите умалчивать?! Она кажется слишком банальной? Но это логичнее фальшивой и натянутой версии о том, что "родственник" нес красоту- он привнёс разруху и хаос, так что внешний лоск здесь проходит и отзывается фоном. Все мы ни раз бывали жертвами привлекательных злодеев - т.е. душевных уродов.
    С наилучшими пожеланиями,
    Валерия

  • Уважаемый г.Волченко, я согласен с положительными отзывами о рассказе, он мне также показался психологичным и несколько авангардным. А Ваше пояснение в комменте помогло понять философию ЛГ, который "защищая красоту, стал её главным уничтожителем. Идея тут, что абсурд и рок одно и тоже. И одно в нашей жизни реализует себя через другое." Кстати, финальная сцена превращения красивых черт в "изуродованное... лицо на раздавленных костях", когда переломанные и сдвинутые кости черепа шевелились под кожей, показалось убедительной. Но не уверен, что заключение правомерно и надо "чтобы вот этого не случилось" необходимо обязательно "терпеть его и его хаос", т.е. Вы призываете к пассивности, пусть будет так, как оно идёт?! К непротивлению злу? Правильно ли я Вас понял?
    Чаще пишите рассказы, они заставляют задуматься о многом.
    Ваш Ю.К.

  • ОТВЕТ АВТОРА
    С большим интересом отнёсся к 9-ти (на данный момент) отзывам, в том числе и к 2-ум негативным, и чувствую, что назрела необходимость сказать, что хотел выразить этим рассказом. Хотя, быть может, делаю это и напрасно, поскольку, если бы можно было всё выразить на понятийном уровне, то и не надо было бы создавать художественные произведения.
    В этом рассказе задействованы несколько видов красоты. 1-ая: красота домашнего очага (квартира родителей); 2-я: красота техники (ломкий немецкий приёмник); 3-я: красота искусства (в данном случае миниатюры и рисунки Михаила Соколова), и, наконец, 4-ая красота – это красота человека (неопределённого родственника). И если первые три красоты созданы людьми, то последняя – красота и совершенство человека, и создана она уже Богом и значительно (может быть неизмеримо) превосходит первые три типа красоты. Родственник, а точнее не он, а неопределённость, которую он создал, как во сне обретает физическую силу и переформирует всё под себя, превращает в хаос: уничтожает красоту домашнего очага, техники и искусства. В этом смысле родственник как бы этим трём видам красоты противостоит (по крайней мере я это так по ходу событий воспринимаю). И вот дальше самое главное. В сердцах, желая его наказать, я его даже не просто случайно убиваю, а страшно при этом уродую, уничтожая самую высшую красоту и совершенство. И тут оказывается, что он вовсе не противостоит первым трём видам красоты, а именно я, сам того не желая, им противостою! В единое понятие красоты тут же сомкнулись и его красота и ту, которую он (его неопределённость) уничтожал. И не он, а я, стало быть, защищая красоту, стал её главным уничтожителем. Идея тут, что абсурд и рок одно и тоже. И одно в нашей жизни реализует себя через другое. И именно в первой фразе, которая, почему то так не понравилась Кацу (пусть внимательнее прочтёт мою фамилию - взял и обозначил меня Волковым) и заложена причина этого рокового абсурда. Причина в слепоте. Мы именно всегда ущербно довольствуемся выхваченным из времени моментом, не видя будущего, забывая о прошлом. Своей борьбой очень часто приближаем и усиливаем то, что пытаемся истребить. Поэтому никакого (как показалось Кацу) отношения этот рассказ к эстетике Набокова не имеет. И отвечая Мастинской Фаине, скажу, что этот рассказ, скорее эстетика сна и здесь не действуют привычные нам в реальной жизни мотивировки и добавлю, что Фаина, утверждая,что в этом рассказе нет сюжета и нет фабулы, либо не читала рассказ, либо не знает что такое сюжет и фабула.
    А документальная составляющая тут такая: мой дед, художник Сергей Эйгес (погиб на фронте в 1944) был другом Михаила Соколова и считал его своим учителем, хотя и не проходил у него никакого институтского курса. Брат Сергея Эйгеса композитор и пианист, автор 20-ти симфоний, 5-ти инструментальных концертов Олег Эйгес, будучи в эвакуации преподавал в Свердловской консерватории. Михаил Соколов в 1943 году был досрочно, как умирающий, освобождён из заключения (станция «Тайга») И, не имея сил ехать к матери в Ярославль (или в Рыбинск), с трудом добрался до Свердловска, где его, невзирая на риск репрессий приняла семья Эйгесов.

    Комментарий последний раз редактировался в Суббота, 23 Апр 2016 - 11:44:01 Волченко Сергей
  • Без претензий. Вы хотели узнать мнения, я печатал , Разделяю взгляд г=на Тубольцева- несовершенность. Всё впереди. Удачи. Н. Киров.

  • Уважаемые господа,
    мне хотелось бы высказаться по поводу рассказа г.Волченко:
    ни фабулы, ни сюжета в его рассказе, как мне представляется, НЕТ. Рассказ весь размыт и осталось непонятным, почему и зачем незнакомец громил квартиру, почему бездействовал отец и ЛГ (рассказ написан от 1-го лица).
    Осталось неизвестным- КТО этот незнакомец, выдававший себя за родственника, почему он себя так странно вел и пр. вопросы повисли без намеков на ответ. Ответа нет и в нескольких предложениях той рефлексии, которая исходит от лица, написавшего рассказ.
    В отношении литературного языка г.Волченко:
    обращает на себя внимание большое количество эпитетов, например, в отрывке описания портрета незнакомца их десятки! Предложения сложные, много деепричастных оборотов, встречаются штампованные слова и обороты. Думаю, что г-ну Волченко надо скрупулёзнее работать над литературным языком.
    С пожеланием автору успехов,
    Ф.М.

    Комментарий последний раз редактировался в Пятница, 22 Апр 2016 - 16:59:15 Андерс Валерия
  • Завершив свой Вчерашний Коммент, и только после этого прочтя Предпослание нашей ВАЛЕРИИ к публикации Текста Сергея ВОЛЧЕНКО,Я - Или Осознал, или Предположил, что ВЕСЬ ТЕКСТ являет Социально-Политическую ЗАГАДКУ (или, если угодно, ТАЙНУ) Финала СВОБОДНОЙ ЖИЗНИ ХУДОЖНИКА Михаила Соколова в далёкие Тридцатые годы, когда по чьему-то ПОКЛЁПУ он был ПОМЕЩЁН В ГУЛАГОВСКОЕ БОЛОТО!
    И в тексте отображены РЕАЛЬНЫЕ,хотя и преображённые Душой АВТОРА, этапы АРЕСТА ХУДОЖНИКА!
    Что забирают с собою "В ДЕЛО" СпецЛюди в ходе Ареста? Если ПИСАТЕЛЯ - то его РУКОПИСИ... Если Диссидента - То его Письма: Дневники... Если Инженера - то все Записные КНИЖКИ... А ХУДОЖНИКА, да ЕЩЁ ГРАФИКА - с чем УВОДИТЬ ИЗ ДОМУ??? Не с мольбертом... Не с уже изданными книжками, иллюстрированными... А что при этом МОЖНО СПАСТИ??? ТОЛЬКО ЧЕРНОВИКИ!!!
    БРАКОВАННЫЕ ЛИСТЫ Или!!! РАЗОРВАННЫЕ ОФОРТЫ И Т.П. НА МЯТЫЕ КУСОЧКИ! ИХ НЕ ПРОДАТЬ НИ ПО Спекулятивной Цене! ИМ ЦЕНА - с позиций СЛЕДСТВИЯ И ГОСИНТЕРЕСОВ - НУЛЕВАЯ!МУСОР ..."МУСОРАМ" не нужен!!! А, кто ПОНИМАЕТ, ТОТ ПОПРОБУЕТ ОТРЕСТАВРИРОВАТЬ ПО ОБРЫВКАМ и ВОЗРОДИТЬ "АРТЕФАКТ"! И Именно ТАКОЙ ЭПИЗОД АРЕСТА и изображен в НЕ ОЧЕНЬ-ТО ЛЕГКО ПОНИМАЕМОМ ТЕКСТЕ АВТОРА.... ЕСЛИ ПРИНЯТЬ ИЗЛОЖЕННУЮ МНОЮ И Д Е Ю! В Литературе Есть ПРИМЕРЫ Использования ПОДСОЗНАТЕЛЬНЫЕ ОБРАЗЫ
    Для ТРАНСФОРМАЦИИ их - НО ПОЗЖЕ!! в РЕАЛЬНОСТЬ (точнее в КАК-БЫ РЕАЛЬНОСТЬ)!!!
    Кто вспомнит: "О, ШЕЯ ЛЕБЕДЯ! О ГРУДЬ...О БАРАБАН...И ЭТИ ПАЛОЧКИ -ТРАГЕДИИ ЗНАМЕНЬЕ"

  • Неопределенность целей персонажей, неопределенность времени действия порождает неоперделенность авторской идеи, а не только родства в "Неопределленом родственнике". Отсутствие добротно скроенного сюжета автор попытался заменить ненужными и неинтереснымои описаниями чувств и внешности. Некое подражание Набокову, но у того было понятно зачем он это делает, а у Волкова только какие-то намеки на репресси, мистицизм и размытость. Некоторые предложения надо перечитывать, чтобы понять их смысл. Некоторые - длинны и неуклюжи. Например: " Я смотрел и УШЕРБНО довольствовался лишь его сиюминутной, выхваченной из времени внешностью, потому что никогда в прошлом этого человека не видел, я это знал точно, но не знал ещё, что не увижу и в будущем." Стиль преобладает над содержанием, как это ни банально. Писать вычурно еще не значит писать хорошо.:(

  • Рассказчик от своего имени рисует образ незнакомца или некогда существовавшего субъекта, «неопределённого родственника», на основании каких-то подсознательных догадок о его происхождении, облике и одежде, вызывающие негативность и отторжение… Этот незнакомый человек не хочет называть себя, но позднее выдаёт себя за дальнего родственника, возможно соперничавшего с художником, завидовавшего ему и написавшему донос, а то и арестовавшего его после обыска…Обстановка квартиры его матери и отца чем-то напоминают последствия визита КГБ-истов после обыска со следами уничтожения совершенно определённых рисунков талантливого, репрессированного, и уже умершего в заключении художника Михаила Соколова… Здесь реальность переплетается с образностью, метафорами, мистическими видениями. Непоправимость времени и событий переплетаются. От воспоминаний и рассказов переживших трагедию сталинизма не спрятаться. Обо всём пережитом говорят снимки, письма, документы…
    Мать и отец как бы безучастны, вспоминая этот обыск и давно пережитую трагедию, боясь её повторения для сына...Образ не желает прилюдности, предпочитает квартиру улице, постепенно становится менее угрожающим и пугающим и, в конце концов, падающим от не смертельного удара и разрушающимся на глазах… Как бывает в ощущениях и описаниях сюрреалистов с потусторонними пришельцами из прошлого…
    Такова моя трактовка описанных событий и восприятие сюрреалистичности в очередном удачном, как мне кажется, рассказе автора.
    Хочу надеяться, что за комментариями последуют Ваши ответы, во всяком случаи на те, где были высказаны вопросы или предположения, чаще, нежели это бывало в прошлом...

    Комментарий последний раз редактировался в Четверг, 21 Апр 2016 - 18:46:42 Талейсник Семен
  • Самое ПЕРВОЕ! Ощущение от Прочитанного
    Интересно-Патологического ТЕКСТА:
    ****----****
    Лицуя заново свой фрак (или пиджак)...
    Меняя старый дом на...новую квартиру...
    Бросая Родину...Или бродя по Миру,
    Ты всё равно - очутишься...ВПРОСАК!
    Ты не уйдёшь от САМОГО СЕБЯ ...
    А все несчастья – лишь Внутри – ТЕБЯ!!!
    ****---****
    Далее можно Разглагольствовать о СПЕЦИФИКЕ
    и Структуры РЕЧИ! И Динамики СМЕНЫ НАСТРОЕНИЙ
    И Об АЛЛЮЗИЯХ Читателя... Но ЭТО -МОЖНО и "АПОСЛЯ!"
    Если будет НУЖНО АВТОРУ! СПАСИБО И ЕМУ!!!

  • Рассказ, как исповедь интеллигента о непреднамеренном убийстве, написан как вспышка, как озарение психологического состояния в момент драмы. Но "НЕОПРЕДЕЛЁННЫЙ РОДСТВЕННИК", обрушивший быт в семье, сам виноват в создании взрывоопасной атмосферы и хаоса. Уважаемый Сергей, я не соглашусь с мнением выше, что " на сайте не поймут-с", как пишет Эндрю, тупых здесь нет. А вот так подать историю от первого лица, взяв на себя и пропустив через себя всю тяжесть вины ЛГ, это дорогого стоит. Спасибо! Н.Б.

  • Автор рассказа описывает особое психологическое состояние лирического героя, который выступает в непростой роли. С одной стороны перед нами - художник, с другой - психически травмированная личность. Как прикоснуться к жизни художника изнутри? Войти в его мир? Как увязать представления о жизни с представлениями о творчестве? Ведь творчество тоже импульсивно, стихийно, не предсказуемо. Только художнику дано испытать необыкновенное счастье творения, состояние "творческого подъема". Но, если есть подъемы, есть и спады. Чтобы родиться заново, поэт должен отлюбить, отстрадать, сгореть. Все в жизни циклично и за озарениями следуют откаты. Причем, по принципу маятника, чем больше было отклонение в одну сторону, тем больше идет отклонение в другую. Но как победить оковы ярости, оковы депрессии? Где, после спада, снова взять творческую силу художнику, сосредоточиться на полноте жизни и творчества... Способность переживать вину за несовершенное, готовность искупать чужие грехи характеризует личность художника, расположенного к трагической роли, которая связана с темой судьбы поколения, испытывания вины за преступления своего века. В момент, когда "рушатся миры", особая роль отводится худжнику. Порвать картины - это только иллюзия решения проблемы, которая еще больше усугубляет конфликт, переводит его в хронический, который будет постоянно возобновляться... Конфликтность, вспыльчивость и раздражительность присуща многим гениям, для которых очевидность не очевидна, ввиду чего ожидаема беспрецедентность очередного прецедента. Но именно через конфликты, через боль и страдания, через повышенную переживаемость и накал напряжения человек приходит к необходимости изменений, к необходимости дальнейшего творческого развития. Конфликт отражает потребность привнести какое-то новое качество в жизнь.
    С уважением, Юрий Тубольцев

  • Вот эдаких людей бы сечь-то да приговаривать, - писать, писать, писать. (Грибоедов)
    Классный рассказ, но на сайте не поймут-с.
    Профайл посмотрел. А чего так редко пишем? Что делаем в промежутках? Пьем, сидим, лечимся?

    из Georgia, USA
  • Уважаемый Сергей,
    спасибо за необычный трагический и психологический рассказ о необратимости несчастья, самого тяжкого - о потере жизни, о боли раскаяния - осознания того, что надо терпеть тот хаос, который привносят в нашу жизнь некоторые неуравновешенные люди...
    Хотя это невероятно трудно, если связано с такими потерями, как предметы изобразительного искусства, и не просто ширпотреба, а редкостного, уникального. И осудить героя рассказа невозможно, его порыв, несдержанность при виде гибели шедевров - ведь "он не знал раньше", к чему мог привести его гнев...
    Для меня этот рассказ, как напоминание о судьбе замечательного художника, рисунки которого посчастливилось держать в Москве. Михаил Соколов был человеком нелегкой судьбы. Будучи прекрасным рисовальщиком, графиком, пейзажистом и портретистом, он не смог из-за превратностей судьбы получить возможность работать художником, у него никогда не было мастерской. И хотя он принял переворот 1917 г. и поддерживал большевиков, его в 1938 г. причислили к формалистам. Он был суждён по статье 58 и приговорён к 7 годам лишения свободы в ИТР, отбывал наказание в ГУЛАГЕ на станции Тайга, но и в лагере продолжал работать, а в письмах к друзьям присылал художественные миниатюры, рисованные подручными материалами. Рисунки делались на маленьких листочках бумаги, иногда на конфетных обёртках, пером, карандашом и были чуть подкрашены. В Москве ими любовались как живописными видениями. В них изображались тайга, снег, сосны.
    Этот замечательный художник , впитавший в себя все благородные традиции французских мастеров последнего столетия, но со своей русской самобытностью, мог бы соперничать с импрессионистами, но он жил в невероятных условиях, голодал и бедствовал. Умер от рака желудка в 1947 г., так и не добившись снятия судимости. Посмертно реабилитирован.
    В.А.

    Комментарий последний раз редактировался в Четверг, 21 Апр 2016 - 5:15:46 Андерс Валерия

Последние поступления

Календарь

Кто сейчас на сайте?

Посетители

  • Пользователей на сайте: 0
  • Пользователей не на сайте: 2,327
  • Гостей: 390