Стол действительно был накрыт по-русски, с кулебякой, икрой, солеными грибами, черным хлебом и запотевшей бутылкой водки. Щапов сам поставил в конце стола четыре стопки, налил водки и накрыл черным хлебом.

- Ну, за упокой души!

Они выпили не чокаясь. Степан, обыденно опрокинув стопку, Клава, сморщив нос, как бы по обязанности. Ольга и Татьяна, одинаковым элегантным жестом отправили содержимое рюмки в рот и повернулись к внуку. Павел, кривясь, выпил водку в три приема.

- Поколение пепси, - пошутил Щапов, опрокидывая свою стопку.

Это были самые странные поминки на Алининой памяти. Они много ели, Анечка подавала все новые и новые блюда, меняла тарелки, хлопотала вокруг стола, пока Щапов не приказал ей сесть с ними.

- Хватит уже, Анечка, отдохни, целый день на кухне крутилась. Сядь, поешь с нами.

Они опять выпили. Павлу Анечка принесла кока-колы, для остальных прикатила к столу мини бар на колесиках. Степан с Клавой перепробовали чуть не все «буржуйское пойло». Сестры Григорьевы стали рассказывать об отце, они его хорошо помнили, припоминали даже, что он говорил с мамой о мичмане Морине.

- Фамилия мне запомнилась, Морин – море. Я еще скороговорку придумала «Мичман Морин вышел в море». Никогда не думала, что встречу его наследников! – удивлялась Татьяна. – Самого-то его я не видела. К нам только заместитель папин приходил, Женя Смолин. Нам когда прислали письмо о том, что папу нашли, я думала, что и Женю тоже идентифицировали. Они ведь вместе погибли. Мы пожениться должны были, но я в институт поступила. Папа строгий был, велел сначала образование получить, потом уж замуж. Жалко, что так получилось, остался бы от Жени ребеночек, сейчас бы внуки были. – Глаза ее заблестели. – Давайте за Женю выпьем, лейтенанта Смолина, Евгения Петровича. Он сирота был, все родные в тридцать третьем на Украине померли, его кроме нас помянуть некому.

Анечка тихонько выскользнула из-за стола, принесла еще одну стопку, наполнила ее, хлебом накрыла и добавила к остальным. Выпили за Женю Смолина.

- А замуж я так и не вышла, - рассказывала Татьяна. – Сначала Женю забыть не могла, потом как-то не сложилось. Так вот с Олиной семьей всю жизнь и прожила, «на краю чужого гнезда».

- Ты чего, баба Таня, - возмутился Павел, - какого «чужого»?

- Уймись, Павлик, шутит она, - успокаивала его Ольга. – Мы с сыном пропали бы без Тани. Я замуж за военного вышла, Ваню Каширина. Месяц всего прожили, а потом отправили его в командировку на год. Через год сообщили, что командировку ему продлили, а еще через месяц вызвали меня и рассказали, что погиб Ваня при исполнении интернационального долга. Ничего не осталось, ни семьи, ни детей. Сына я родила поздно, все надеялась, что встречу хорошего человека, семья будет, – не получилось. Зато, Ваня у нас вырос, отрада нам с Танечкой. Теперь вот, внучек, Павлик, - она улыбнулась и обвела глазами сидящих, мол, правда, хороший внучек.

- Хороший, хороший, - засуетилась Клава, - с бабками поехал, помогает, бережет. И непьющий он, сразу видать. Наши-то с Иваном племянники пока все до капли не употребят, со стола не встанут. Нет, так-то они неплохие, работящие, чего жаловаться, но выпить любят. Все у нас в поселке это дело любят.

- А мой отец вообще не пил, - начал рассказывать Щапов. – Он в Ленинграде родился, в апреле сорок второго, блокадник. Квартира коммунальная огромная была, а к весне осталось четверо, потом отец появился – пятый. Бабушка перед смертью нам с отцом рассказывала, что его съесть хотели, уговаривали ее, что он все равно нормальным не вырастет, так чем мучиться с таким, давай лучше сами спасемся. Она ночью забрала ребенка и к подруге ушла. Ей, кормящей, дополнительный паек давали, ну, подруга ее и приняла. Потом они огород развели под окнами, редиску сажали, морковку. Посадили густо, а когда прореживать надо было, то ростки эти варили. Дед за ними летом в отпуск приехал – подлодку на ремонт поставили - и вывез семью в Мурманск. Так и спаслись. Как только блокаду сняли, бабушка вернулась в свою коммуналку, там и прожила всю жизнь с теми же соседями. Я сейчас эту квартиру расселил, отремонтировал. Будете в Питере – живите у меня, буду рад!

И Алине прямо в глаза смотрит, будто персонально ее приглашает.

– Я не женат, детей нет, маму давно похоронил, отца в прошлом году не стало. – продолжал Щапов. - А мы теперь как одна семья, раз жизнь нас так вот вместе свела. Я по бизнесу часто в Лондон езжу, вот, Анечка мне дом в порядке содержит. Еще раз в Лондон доведется, тоже, у меня останавливайтесь, дом почти всегда пустой, никого не стесните. И Анечка будет рада, а то одиноко ей.

- Конечно, приезжайте, - радушно отозвалась Аннушка, - здесь отели невозможно дорогие! А я и накормлю, и постираю, мне в радость! У меня родных никого не осталось. Мы с мужем в Киргизии жили. Он врачом был, после института туда распределение получил, мы и поехали. Устроились по тем временам шикарно: квартира при санатории, продукты все в столовой покупали, места красивые, воздух чистый. Сыночек подрастал, Игорек. Я в бухгалтерии работала в том же санатории. Мы ни в чем не нуждались, машину купили. Муж охотой увлекся, ружья у него были. Дом построили в Боконбаево, чтобы к работе поближе. Это киргизский поселок был, русские больше селились в поселке Большевик, но и в Боконбаево тоже жили. К мужу весь поселок лечиться ходил. Игорек школу закончил, в институт поступил… - Анечка вскочила со стула. – Я сейчас, я быстро! – и выбежала на кухню.

- Что случилось? – не поняла Александра. – Она обиделась?

- Жизнь ее обидела! – хмуро отозвался Щапов. – У них в этом Боконбаево заварушка случилась – борьба за власть местного масштаба. Постреляли друг друга. Раненых, конечно, к мужу ее привезли, куда же еще. Санаторий к тому времени уже закрыли, он дома работал, амбулаторию открыл, медсестру в помощь взял. Летом дело было, сын на каникулы приехал. Ну, когда раненых привезли, то в амбулатории снова столкнулись, и снова стрельба началась. Мужа и сына ее, медсестру, пациентов – всех без разбора поубивали, раненых всех добили – беспредел, в общем. А Анечку сосед к себе в дом затащил, спас. В ту же ночь отвез ее на станцию и отправил в Россию. Проводница пожалела, спрятала, когда границу переезжали. Приехала Анечка в Москву в ситцевом халате и в тапочках и без копейки денег. Грязная, голодная, – настоящая бомжиха. Ее и в милицию забирали, и милостыню на улицах приходилось просить, всякого натерпелась. Потом все-таки пришла копия ее свидетельства о рождении, потом и паспорт ей переслали. Я помог ей немножечко, теперь она мне помогает.

- Кто кому помогает еще вопрос, - хмыкнула Анечка, входя в комнату со стопками в руках. – Сергей Антонович бывает здесь редко, а зарплата постоянно идет. И живу я здесь, вроде, дом стерегу. Скоро документы мои рассмотрят, легализуюсь в Англии. После всего что было, я везде чужая. Из Киргизии выгнали, добра не помнили, и Россия как чужую приняла – ни жилья, ни работы, ни совета дельного. Только и помощи, что из Москвы старались сплавить, в почти вымершей деревне целый дом предлагали. Была бы я пенсионеркой – ладно, а мне только сорок два, не старая еще, работать могу. Пусть в Англии, а жизнь свою я налажу, здесь наших русских из Киргизии много, и все в конце-концов устраиваются. – Анечка вздохнула и улыбнулась. – Жить-то надо.

Далеко за полночь Щапов с помощью Павлика уложил в постель Степана, не рассчитавшего своих сил в дегустации «буржуйских» напитков. Клава очень извинялась, рвалась помогать Анечке с посудой, но видно было, что она еле на ногах держится, и Щапов отослал ее спать. Он отправил Григорьевых на такси в отель, договорившись, что завтра заедет за ними к полудню.

Алина и Александра помогали Анечке загружать посудомоечную машину.

- Девчонки! – взмолился Щапов. – Бросьте эту уборку, завтра все доделаете. Я спать хочу – умираю, и завтра еще куча дел. Всем спать! Анечка, это приказ! Покажи девушкам спальни и иди к себе.

Алина еще успела подумать, что дома бессонницею мучилась, по часу в кровати вертелась, заснуть не могла, и провалилась в сон.

 Корнуоллские каникулы

Анечка постучала к ней в половине одиннадцатого.

- Алина Станиславовна, все уже встали, только вас ждут!

После завтрака определились. Клава и Степан поедут вместе с Григорьевыми посмотреть город, потом Щапов обещал их в универмаг какой-то отвезти, сувениров купить. Вечером они улетали. У Александры были дела, она спешила на встречу с адвокатом в час дня в суде, ей еще нужно было переодеться и взять из гостиницы документы. С Григорьевыми она попрощались еще вчера. С Александрой расцеловались по-родственному Клава и Степан, она подчинялась, смущенно улыбаясь. Потом помахала Алине рукой и уехала.

- Такая девушка хорошая, и безмужняя! – удивлялась Клава. – Они что в этой Англии слепые что ли?! И ты, - напустилась она на Алину, - почему мужа не ищешь? Все-то вам, молодым в одиночку спасаться хочется. А по жизни парой надо идти, как лебеди. Вот и Сергей Антонович холостой-одинокий, говорил вчера, что мы теперь ему семья. Вот пусть в семье и найдет себе пару, пускай подумает!

- Я думаю, Клава, думаю, - смеялся Щапов. – И думаю, что если бы бабушка и мама подольше пожили, то женили бы меня двадцать лет назад и были бы у меня дети взрослые, вот как Пашка Григорьев. А у нас пока все впереди, правда, Алина?

Не поняла тогда Алина, почему она лицом закраснелась и смутилась. Шутит человек, всем понятно. Он внешне не противный, богатый, не жадный, нравом веселый, – за такого любая девушка пойдет, только свисни. Ей-то чего краснеть, она на него видов не имеет.

По Лондону покатались, правда, медленно ехали. Но это и хорошо, потому что рассматривали старинные дома, и памятники, потом по мосту знаменитому проехали, потом нашли где поставить машину, и еще пешком прошлись. Дома старинные, стены толстые, пушкой не пробьешь. Действительно, мой дом – моя крепость! К пяти часам, совершенно обессиленные, они приехали к Щапову домой, где Анечка уже расставляла на столе закуски. Опять много ели, но почти не пили – впереди трудный перелет. Ольга и Татьяна настояли, чтобы Клава и Степан ночевали у них, не спешили домой на ночь глядя, погостили денек.

Вечером Щапов с Алиной провожали остальных. Щапов купил всем подарки и сувениры для родных. Павлику он подарил какую-то компьютерную штучку, о которой тот говорил не переставая. Клава все время проверяла, не расстегнулись ли новые гранатовые бусы, и улыбалась. Щапов просил всех подумать, смогут ли они собраться здесь через год, а расходы он, мол, возьмет на себя, и остановиться у него можно, дом большой, места всем хватит. У выхода в таможенную зону обнялись на прощание.

Алина под руку со Щаповым шли к машине, и ей, несмотря на гудящий как муравейник аэропорт, казалось, что  вокруг стало пусто без шумной Клавы, молчаливого Степана, похожих, как близнецы, Ольги и Татьяны. Даже Павлик со своим дурацким хвостиком казался родным. Они сели в машину, и Щапов вырулил со стоянки.

- Алина Станиславовна, давайте на «ты» перейдем, - предложил он, выезжая на шоссе.

- А мы разве на «вы»? – удивилась Алина.

- Мы никак, - вздохнул Щапов. – Вы меня за все время по имени ни разу не назвали. Вы вообще ко мне стараетесь не обращаться. Я вам так неприятен?

- Вовсе вы мне не, а наоборот, - Алина закраснелась, запуталась и замолчала.

- А вот вы мне понравились, - просто сказал Щапов. – Так переходим на «ты»?

Алина молча кивнула.

- Тогда скажи, почему ты не замужем? Ты говорила, что уже десять лет вдова, но у тебя ведь кто-то есть?

Алина головой покачала – нет.

- Что-то не складывается личная жизнь у женщин нашей семьи в начале двадцать первого века, – пошутила она. – Александра замуж и не выходила, и детей нет. А я вдова, но хоть дочка у меня, Иришка, есть кому мне нервы трепать.

- А мы все поменяем! - засмеялся Щапов. - Я Александру своему партнеру представлю. Он уже два года вдовец, три дочки у него. Так ему нервы мотают, что последние волосы дыбом встают. Спрашиваю недавно, как там твои девчонки, а он мне: «Ой, оставь, я уже с психологом советовался, а он мне рассказывает про синдром у подростков. Я ему в ответ и говорю, что этот синдром у меня в доме тридцать дней каждого месяца!» Да он за такую Александру двумя руками ухватится!

Они попрощались у гостиницы. Завтра Алина уезжала с Александрой на неделю в Корнуолл. Вернутся они в Лондон за день до отлета. Алине очень хотелось побывать в Британском музее, и Александра обещала сама провести экскурсию по отделу греческой и римской скульптуры.

Щапов помог Алине выйти, достал из багажника пакет с сувенирами. Алине приглянулись маленькие фарфоровые блюдечки с видами Лондона и модели красных и желтых двухэтажных лондонских автобусов.

- А по имени ты меня так и не назвала, - пожаловался Щапов, прощаясь.

- Я привыкну, Сережа, - сказала Алина, и зашагала к подъезду, сияющему  надписью «Academy Hotel».

Честно сказать, за неделю, проведенную с Александрой в Гринмедоу, Алина старалась изо всех сил не думать о своем новом знакомом. Только раз и вспомнила о Щапове. О Сергее Щапове, то есть. В тот день они катались на яхте с друзьями Александры. Праздновали продвижение по службе главы семейства, поэтому было несколько сослуживцев, да плюс друзья, семья, дети. Набралось больше тридцати человек, поэтому кататься на яхте пришлось в две смены. Компания собралась шумная, тем более, что согревались в прохладный день «Ивановым способом». Алине Александра рассказывала, что дед Иван всю деревню Гринмедоу научил водкой согреваться. Пьют, конечно, кому что нравится, но, если пьют в холодный день, чтобы не замерзнуть, то это - Ivan’s way.

- Деда Ивана у нас уважали, - рассказывала Александра. – Он в деревне вырос, потомственный фермер. За советом к нему приходили. Это сейчас все в агрономический колледж идут, а тогда только в семье всему обучались. Меня, например, бабушка Марина и мама заставили научиться джемы варить, хотя их теперь везде купить можно. Не все, конечно. Я тебе дам мармелад попробовать из розовых лепестков, я сама варила, такого в супермаркете не бывает.

Яхта осторожно подходила к своему месту на причале. Алина бросила взгляд на машины, выстроившиеся возле яхт-клуба, и замерла: черный джип Тойота заезжал на освободившееся место.

- Он должен был приехать? – Александра перехватила Алинин взгляд.

- Нет, - прошептала Алина. Она уже поняла, что ошиблась: из машины вышла молодая пара, муж доставал из багажника детскую коляску.

- Но он приедет, да? – допытывалась Александра.

- Нет, - Алина отвернулась от берега и уставилась на, блестящую солнечными бликами воду. – Что у меня с ним может быть общего? У меня дочка семнадцатилетняя, я скоро старой бабушкой буду!

- No! – возмутилась Александра. – Ты молодая женщина и очень созрела для второго брака. Я буду счастлива приехать на свадьбу! О, я даже знаю что тебе подарить, ты будешь рада!

- Обязательно! Как буду замуж за принца Чарльза выходить, тебя первой сообщу, - отшучивалась Алина. - Главное, ты мне платье дизайнерское  одолжишь, чтобы во дворце в грязь лицом не ударить!

Домой в тот день вернулись поздно, сразу же легли спать. Наутро, еще до завтрака, Александра вышла за вчерашней почтой. Принесла газету, кучу рекламных брошюрок и два конверта. Алина как раз закончила печь блины. Александра достала из шкафа банку обещанного мармелада из роз, и они с Алиной за милую душу съели с блинами почти полбанки. За кофе Александра начала просматривать почту, вскрыла маленький белый с золотом конверт.

- Ну вот, говоришь о дьяволе, - хмыкнула она, - а он легок на помине! Мистер Щапов приглашает нас на ленч. Пишет, что в связи с твоим отъездом вечерним рейсом в Петербург, не имеет возможности пригласить нас разделить с ним вечернюю трапезу, а поэтому приглашает днем. Очень красиво пишет. Нет, Алина, он и правда за тобой ухаживает! Я слышала, что русские долго не думают – сразу женятся.

- Твои слова, да богу в уши, - вздохнула Алина, - года три уже за мной никто не ухаживал, да и раньше не шибко. Ты просто хочешь платье проветрить, потому всех замуж выдаешь, - пошутила она.

Александра фыркнула в кофейную чашку, обрызгала лицо, промокнула салфеткой и, смеясь, бросила скомканной салфеткой в Алину. Салфетка попала в чашку с недопитым кофе. Алина, защищаясь, бросила в Александру розовой пастилой. Они хохотали и бегали друг за дружкой по дому, пока, разгоряченные, не упали на диваны в гостиной, тяжело дыша.

- Я последний раз так дурачилась с Валей в деревне у бабушки Наташи, - отдувалась Алина. - Меня в начале лета отвезут в деревню, и до сентября я там на воле бегаю. Вот мы с Валей так друг за дружкой набегаемся и на диван повалимся. Диван у бабушки был старинный, кожаный, с высокими валиками. Вот я животом на один валик брошусь, а Валя - на другой, ноги до пола не достают, и висим, как белье на веревке!

- Ты скучаешь по Вале совсем так, как я по Молли, - обняла ее за плечи Александра. – Мы с ней тоже друг за дружкой по всему дому бегали. Как мне повезло, что я тебя нашла!

Назавтра они уезжали в Лондон на «Ночной Ривьере». Ужинали в ресторане возле самого причала, ели картошку, печеную в фольге, и рыбу, жаренную на раскаленной решетке. Они сидели в ресторане почти до самого отплытия, отпивая по глоточку терпкое вино и любуясь солнцем, медленно тонущим в красной с золотом воде. В ресторане играла музыка: два молоденьких парня, - пианино и скрипка, - играли негромко и очень слаженно. Один из них помахал Александре рукой.

- Hi Sandra, ты опять в Лондон? Завтра выступаешь в суде, защищаешь права русских в Британии? – улыбался музыкант.

- Да, Олег, кто-то должен и это делать, у каждого свой крест, - отшучивалась Александра.

– Олег русский, он из Бишкека, кажется, так город называется, - рассказывала она Алине по дороге к причалу. - Окончил музыкальное училище, а работать не смог, обстановка неподходящая для творчества, говорит. Продал родительскую квартиру, приехал сюда, записал шесть песен, отослал на радио, две уже broadcast, транслируют? Он здесь почти два года, девушка у него из местных. Повезло ему, родители заставляли английскому учиться, теперь говорит почти без акцента.

- Знаешь, я в своем трибунале встречаю столько разных людей. А какие судьбы,  трагедии, какие совершенно фантастические истории! – не могла успокоиться она.

- Меня раньше не тянуло в Россию, - призналась Александра, укладываясь спать. – Нет, в Петербурге и в Москве я хотела побывать, один раз даже брошюрок набрала в агентстве. Но Билл всегда смеялся надо мной: «Какая ты русская? – говорил. – Отец и мать твои здесь родились, даже бабушка с дедом давно думать забыли об этой России. А мама Наста в английскую церковь ходит! Ты хочешь, чтобы все думали, что ты русская, потому что в этом твой chick!» – вроде, шутил, а мне очень обидно было. Неужели ничем больше я не интересна, изюминки во мне нет, любить не за что.

- Не давай всякому подлецу себе жизнь портить! - обняла Алина Александру. – Забудь его! Помни только хорошее, а плохое выбрось из головы. Ты у меня красавица, - она шутливо потрепала ее по голове, - впору самому принцу свататься.

- Мама тоже меня красавицей называла, - вздохнула Александра. – Ладно, спим, завтра большая программа, так что думаем во сне только о хорошем.

 Лондонский мост

 Завтра с его большой программой пролетело в один миг. Алина отдышалась и пришла в себя только в самолете. Попыталась вспомнить где были, что видели, чем ее угощали, - полный туман. Помнила, как веселились они в музее мадам Тюссо, как фотографировались рядом королевской семьей, в компании знаменитых политиков, кинозвезд, певцов и музыкантов. Восковые фигуры как настоящие, с двух шагов не отличить! Щапов рассказывал про музей Гремлин в Париже, где фигуры на сцене расставлены, в зрительном зале сидят, в кафе. Интересно рассказывал, весь день их с Александрой историями всякими занимал. Обедали в отеле Дорчестер. Само здание на Алину никакого впечатления не произвело, разве что двойная линия цветов на балконе над козырьком главного входа внимание привлекала. Перед отелем садик маленький, ухоженный, просто кукольный какой-то. Деревца, с виду – фикусы, низенькие, аккуратно подстриженные, квадратный фонтанчик, белые дорожки с цветочным бордюром, повторяющим цвета над подъездом, - все невероятно чистенькое для центра города. Самое удивительное, что на малюсеньком газоне стояла зеленая лошадь: не то куст выстригли в виде лошади, не то каркас железный плющом обвили, но вид был совершенно натуральный, даже уздечку надели и седло цветами выложили.

- Это очень хорошее место! – восторженно шептала Алине Александра. - Я только один раз здесь была с Биллом, он важного клиента развлекал. Сергей тебя поразить хочет, он в себе не уверен…

- Не выдумывай, – сердилась Алина, - он для тебя все затеял, хочет с партнером своим тебя познакомить. Тоже же самое, что клиента развлекать!

Партнер Щапова, Джеффри Морли, оказался очень приятным, улыбчивым, немного сутулым, седоватым и голубоглазым джентльменом. Он церемонно представился, поцеловал руку сначала Александре, потом Алине, преподнес каждой по маленькой полураспустившейся розочке. Официант тотчас же подбежал с вазочками с водой и расставил сладко пахнущие розы перед дамами. Алина еще подумала, что Джеффри, с его галантными старомодными манерами, очень подходит этому, чопорному английскому ресторану с белыми крахмальными скатертями и бежевыми креслами. Из еды Алина запомнила только большое блюдо Херефордских улиток с малюсенькими помидорчиками, артишоками и миндальными орехами в зеленом соусе. Вроде бы она даже их пробовала, улиток этих, вилочкой двузубой из ракушки вынимала и в соус обмакивала, но вкус забыла начисто. Что еще подавали она не запомнила, но официанты сновали вокруг стола беспрерывно, меняли тарелки, подносили новые блюда. Видно заказ был роскошный, потому что к их столику подошел сам метрдотель и руководил откупориванием вина. Бутылка была грязная, пыль с нее прямо при них вытирали, видно вино старое, выдержанное. А Алина, вот досада, даже вкуса его не запомнила, подругам теперь врать придется. Их даже сфотографировали с этой пыльной бутылкой и к концу обеда фотографии принесли – вот это сервис!

А виноват в Алининой потери памяти, конечно, Щапов! Он ее Джеффри своему представил так: «Это Алина, женщина моей мечты!». А Джеффри тут же добавил, что за десять лет их дружбы, Серж никогда его не знакомил с женщинами, особенно с такими очаровательными, а значит, он, Серж, ухаживает за ней с серьезными намерениями. После такого заявления Алина весь оставшийся день ходила как зомби, бесконечно повторяя про себя: «He should be pretty serious about fencing you!»

Наевшись и с головой легкой от старого вина, поехали они всей компанией показывать Алине драгоценности короны. Джеффри очень интересно рассказывал о каждом нереально огромном драгоценном камне. Потом ездили по грязной Темзе, что-то ели и пили чай на пароходике в ресторане с зеркальными простенками. В открытых окнах проплывал старинный Лондонский дворец, похожий на средневековую крепость. Потом пароходик нырнул под мост, и Александра с Джеффри, не сговариваясь, затянули детскую песенку о Лондонском мосте. Им, смеясь и хлопая в ладоши, подпевал весь ресторан:

- London Bridge is falling down…

В Британский музей они, конечно, уже не пошли.

- Ничего, - утешала ее Александра, - ты ведь в следующем году приедешь. Серж со всеми  детьми экипажа договаривался в Лондоне собраться. Я тогда проведу экскурсию для всех.

Джеффри долго извинялся, что должен их покинуть. Девочки, дочки его, после школы занимаются в спортивном клубе. Скоро конец занятий, и ему нужно их забрать и отвезти домой.

- А также выслушать жалобы на плохой обед, на ужасных учителей и подруг, на огромную домашнюю работу. Но они очень хорошие девочки, умные, талантливые, добрые, – оправдывался он, прощаясь.

В аэропорту все прошло впопыхах, времени оставалось в обрез. Пока Щапов виртуозно задвигал свою Тойоту в узкую стоянку в гараже, Александра вручила Алине маленькую кожаную сумочку с подарками для нее и Иришки. Щапов прыснул и вытащил из бардачка точно такую же сумочку:

- А это от меня сувенир!

Оказалось, что сумочка – это упаковка ювелирного магазина Графф. Алина, пунцовая от смущения, - дорогие какие подарки! – благодарила всю дорогу из гаража до входа в здание.

Щапов подкатил Алинин чемодан к стойке регистрации, подождал, пока ей вручат посадочный талон. И под руку повел к выходу в посадочную зону.

- Что ж такая невезуха, - шутливо сокрушался Щапов, - женщина моей мечты уезжает, а я даже сувенира ей оригинального не купил. И ведь хотел с Александрой посоветоваться, а потом закрутился. Вся жизнь бегом! Завтра едем с Джеффри в Лайтмур, завал там у нас, надо разбираться. А я бы с удовольствием сейчас в Россию полетел, проводил бы Алину до самых дверей.

- И напросился бы к ней на кофе, да? – в том ему улыбнулась Александра. – Я тоже думала, что нашла оригинальный подарок, а оказалось, что мы мыслим слишком стандартно.

- Да перестаньте, - утешала их Алина, - будет у нас с Иришкой по сумочке, никому не обидно! Мне и так неудобно, что вы потратились, магазин, наверное, дорогой.

Так в пустых разговорах прошли последние Алинины пять минут в Лондоне. Шла Алина на посадку как в тумане, и все казалось ей, что она не сказала Александре и Щапову что-то важное, и этим очень их обидела.

 Подарки

В Пулково шуршал дождь. Капли стекали по стеклу, чертили полоски и отрывались, не успевая за бодро катящимся к зданию самолетом.

- Жизнь полосатая, - подумала Алина, - медленно продвигаясь к выходу, - а дождь все смоет. Лондон кончился, пора домой. Начались суровые будни! – торжественно провозгласила она про себя.

И тут увидела в толпе встречающих Пашу Григорьева, который теребил за плечо своего высокого длинноволосого папашу. Заметив, что Алина смотрит в их сторону, Пашка подпрыгнул и замахал Алине рукой.

- Сергей Антонович позвонил, чтобы встретили Вас, - пыхтел Павел, стаскивая на пол Алинин чемодан, - и отпускать вас  вечером не велел, просил, чтобы у нас ночевали. Я Вас завтра сам провожу. А это мой папа, Иван Павлович, знакомьтесь, Алина Станиславовна! – тараторил он.

- Можно просто Иван, - протянул Алине руку Григорьев. – А Вы – та самая Алина. Мне мама с теткой все уши прожужжали, какую женщину хорошую они в Лондоне встретили. «Уж такая ладненькая, такая милая!», а теперь сам вижу – все правда, - с улыбкой говорил Иван, пожимая Алинину руку.

Дома их ждали Татьяна и Ольга с горячим, только из духовки, пирогом. Долго пили чай, делились впечатлениями о Лондоне, о похоронах, о судьбах людских. Пашка начал зевать, и его отправили спать, за ним, извинившись, ушел и Иван. А они мыли посуду и рассказывали друг другу о жизни, о заботах и о болезнях, жаловались на молодых и осуждали политиков. Было Алине с Григорьевыми хорошо и спокойно, словно в родной семье.

Опять повезло ей: и Александра, и Григорьевы, и …

Тут Алина постаралась переменить тему и стала рассказывать об Александре, ее бабушке Насте, о фабрике. Сестры слушали и удивлялись.

- Вот и у Насти война все отобрала, счастья настоящего не дала, - вздохнула Татьяна. – Так страдала, несчастная!

- Сына вырастить и потерять – худшего наказания не придумать! – вытирала слезы Ольга. – И Александра, бедная, нежданный ребенок, - вот и мается.

- Как это? – удивилась Алина.

- Каждое дитя должно быть желанным, - серьезно объясняла Ольга, - а Александру никто не хотел, не с радостью ее ждали. Отец погиб, даже не узнав о ней, мать, совсем молоденькая, не готова оказалась к жизни взрослой. Алексей погиб, а ей не под силу было такое пережить. Бабка с дедом недовольны были, что дочка себе жизнь сломала. Вот и родилась девочка нежеланным ребенком, без счастливой судьбы.

Татьяна молча кивала, соглашалась, потом добавила:

- Вот ведь ей, Александре, уже за сорок, а замуж так и не вышла, детей не родила, пустоцветом живет. А какая милая, красивая, вежливая, а вот нет судьбы – и все, не везет в жизни!

- А мне при любом несчастье хоть немного везения выпадает! – подумала Алина.

- А можно это изменить? - спросила она. – В смысле, чтоб повезло Александре, очень она хорошая, заслужила счастье, пусть хоть и в конце жизни.

- Хорошая, хорошая, - одинаково кивали головами сестры. – Ты, Алиночка,  не  волнуйся, мы молиться за вас обеих будем, мы же семья теперь.

Засиделись они на кухне в ту ночь. Столько лет Алина носила в душе боль, никому не рассказывала о том страшном дне, когда осталась она одна-одинешенька в большой пустой квартире, где ей постоянно чудились шаги отца, и где в холодильнике стояла большая кастрюля супа, только вчера мамой сваренного. Суп тот она так и не смогла есть, кормила тетю с дядей, приехавших на похороны. А когда кастрюлю отмывала, - навзрыд плакала, понимала, что последний день ребенком отжила, больше уж никто ей не сварит, самой придется.

- И родителей твоих, маму с папой, война проклятая погубила, - вздохнула Ольга, выслушав Алинин рассказ. – Ты, Алиночка, родилась, когда уже больше двадцати лет после войны прошло, а она, проклятая, у тебя родителей отняла, сиротой оставила, вот как нас с Таней. Мы все обязаны счастливыми быть, много детей вырастить, погибших восполнить.

Только во втором часу Татьяна, наконец, уложила Алину спать.

- А сумочки я так и не открыла, - подумала Алина, засыпая, - старею, видно. Раньше пяти минут вытерпеть не могла, чтоб подарок не открыть.

Утром тоже времени не было дары рассматривать: ее пожалели и до десяти утра не будили. Пока одевалась, Татьяна завтрак на стол поставила, Ольга кофе сварила. Электричку уже на посадку подали, когда Алина с Пашей на вокзал примчались. Павел занес чемодан и сумку в вагон, достал из рюкзака пакет с пирожками – «бабули на дорожку собрали».

Поезд  медленно набирал скорость. Паша шел рядом с вагоном и махал Алине рукой, худой, лохматый, на черной футболке истекающие красным буквы Rammstein. Он был совсем не похож на «хорошего мальчика», а до чего родным Алине казался, - так бы и сосватала его со своей Иришкой.

- Дети экипажа, - подумала Алина. И сразу вспомнила Щапова. Впрочем, себе-то можно признаться, она его ни на минутку не забывала, все время о нем думала, вспоминала подробности, переживала все сказанное, все недомолвки, все намеки. Словно, снова она молодая, снова живет в ожидании любви, верит, что все будет хорошо и жизнь ее ждет светлая и прекрасная.

- Ладно, - думала Алина, глядя на мелькающие за окном  перелески, - помечтать не грех, если сладко мечтается. Маринке рассказывать пока не буду, стыдно, если Щапов не объявится. Расскажу ей про тетю Александру, про ее маму Настю, про бабушек Татьяну и Ольгу, про Клаву и Степана. Рассказов накопилось – за всю жизнь столько не собралось. Еще про Пашу Григорьева-внука расскажу!

Колеса постукивали, неплотно прикрытая дверь в тамбур дергалась и поскрипывала.

- Пару месяцев экономить придется, и смогу я Александре посылочку собрать, – думала Алина. Все же точила ее вина, что подарка хорошего ей не привезла. – Куплю ей шаль русскую, черную шелковую с бахромой. В центре в хорошем магазине такие выставлены, что глаза разбегаются. Самую лучшую!

Так вот, вся в мыслях, доехала Алина до родного города. На такси потратиться не захотела, и так, сколько денег на поездку извела. Втиснулась в маршрутку с чемоданом и сумкой, народу, хорошо, немного было, спокойно доехала. Через двор шла медленно с остановками, чемодан все-таки тяжелый, Александра всяких кофточек и штанишек Иришке накупила. Да плюс сувениры, да бутылка хорошего коньяка Алину в аэропорту ценой соблазнила. Доплелась, наконец, до подъезда, и лифт работал, и ключ в сумочке сразу нашелся. Иришки, конечно, дома не было, не сидится ей, все с подружками бегает. Усталость накатила как асфальтовый каток – руки-ноги свинцовой тяжестью налились. Бросив не разобранный чемодан и сумку в прихожей, и сняв туфли, Алина прошла к себе в спальню. Сил не хватило даже нормально раздеться и расстелить постель. Она переступила через юбку, бросила на стул жакет, стянула колготки, и через минуту уже спала крепким сном. Снилась ей Англия, кузина Александра, дед Морин в морской форме, совсем как на портрете, в обнимку с мамой Настей в гимнастерке и пилотке. Во сне пришел Щапов с Ириной за руку, звали всех к чаю. Потом Алине почудилось, что она проснулась, и что дочка действительно зовет ее пить чай.

- Мам, ну проснись же, ну, мамулечка, - дышала ей в ухо Иришка, - покажи, что ты мне привезла! Мамочка, ну проснись, уже вечер совсем, скоро спать ложиться, - канючила она. – Я с пяти часов дома, жду-жду, а ты не просыпаешься! А тебе звонил Сергей, привет передал, сказал, что хочет к нам в гости напроситься. Он кто? Давай уже посмотрим подарки! А Александра тебе понравилась?

Иришка прыгала от нетерпения, засыпала Алину вопросами, тянула в прихожую разбирать вещи. Они целый час примеряли и обсуждали подарки, сложили гостинцы для родни, уговорились послезавтра съездить повидаться. Иришка выпросила фарфоровую тарелочку для закадычной подружки Галки Сергушиной, жившей этажом выше. В новых джинсах и в самой яркой из привезенных Алиной кофточек, Иришка побежала показаться Галке. А Алина вытащила, наконец, бежевые кожаные сумочки. В первой обнаружились две одинаковые квадратные коробочки с браслетами. Иришкин был серебряный с колокольчиком и малюсенькой туфелькой-подвеской с красненьким камешком на каблучке. Алинин браслет был такой же тоненький, но золотой и с подвеской в виде знаменитого лондонского моста. "London Вridge is falling down!” – вспомнила Алина их поездку по Темзе. Какой же все-таки Александра родной оказалась!

В другой сумочке лежала квадратная, обтянутая шелком, коробочка и маленькая открытка на которой четким почерком было написано: «Алина, я слишком долго ждал свое счастье, чтобы упустить его сейчас, когда встретил женщину своей мечты! Сергей». Сердце колотилось у самого горла, когда она, непослушными от волнения пальцами, открывала шелковую коробочку. Тоненький обруч кольца, усыпанный бриллиантовой пылью, держал вспыхивающий и переливающийся всеми цветами радуги даже под желтым кухонным светильником, одинокий бриллиант.

Сюрприз

Щапов приехал через три дня. Просто позвонил в дверь, протиснулся в прихожую с цветами и огромной сумкой. С куртки моментально натекло на пол – дождь уже вторые сутки барабанил по окнам без перерыва. Щапов откинул со лба мокрые волосы, стряхнул воду с белых роз, и, протягивая букет Алине, тихо сказал: «Иди сюда!»

Иришка, впустившая Щапова, так и замерла с открытым ртом возле вешалки. А Алина, как была в стареньком ситцевом халате и босиком, медленно подошла, глядя ему прямо в глаза и, всхлипнув, припала к мокрой куртке. Они стояли в прихожей обнявшись, казалось, целую вечность. Со Щапова на пол, Алине под ноги, натекла целая лужа. Наконец, Иришка, потеряв терпение, спросила со смехом:

- Может, чем в луже стоять, лучше чаю попьем?  

Алина смутилась, стала знакомить Щапова с дочкой. Потом побежала переодеться, потом, пока Иришка накрывала на стол, Алина вытирала в прихожей воду с пола. Наконец, они сели на кухне, Щапов разлил шампанское, поднял бокал:

- Еще месяц назад я был очень одинок, а теперь у меня будет любимая женщина, взрослая дочка, и много родных людей. Пусть так будет всегда и пусть семья наша прибавляется!

Они выпили, Щапов и Иришка набросились на еду, Алина подкладывала им на тарелки то салату, то пирожков. Как чувствовала, что гости будут, - с вечера тесто поставила. Иришка с полным ртом улыбалась ей и, по-привычке, забрасывала вопросами. Щапов серьезно отвечал, рассказывал, объяснял, и, кажется, очень нравился дочке. А уж когда он сказал, что завтра повезет их выбирать платья для свадебной церемонии, восторгу Иришки не было предела.

- А почему завтра? – удивилась Алина. – Что за спешка, мы еще ничего не решили, и сразу платья!

- Я не могу ждать, - Щапов говорил очень серьезно, но глаза его смеялись. – Моей невесте под сорок, а мы хотим завести кучу детей, - каждый день на учете.

Алина, с пылающими щеками, шлепнула его кухонным полотенцем. Щапов, смеясь, замахнулся на нее ложкой. Иришка расхохоталась и побежала к своей Галке Сергушиной, не терпелось ей новостями поделиться. А Алине вдруг стало так легко на душе, словно ей снова семнадцать лет, и родители ее скоро с работы придут, и все очень хорошо, и весь мир радужный, каким представляется он только семнадцатилетним девочкам, мечтающим о принце.

Принц позвонил в дверь, и столетнее одиночество кончилось.

 ********

Июль в тот год выдался прохладный и дождливый. Ветер срывал с веток старых разросшихся деревьев дождевые капли, и они тяжело шлепались на тропинку. Алина потуже запахнула жакет – еще не хватало простудиться. Клава, стоящая рядом с ней, вытащила из своей необъятной сумки черный платок, набросила Алине на плечи. Александра, поддерживаемая с одной стороны Джеффри, протянула Алине свободную руку. Другую Алинину руку обхватила, прижавшаяся к ней Иришка.

Клава во время панихиды плакала в голос. Три месяца назад похоронили Степана, она еще не сняла черного платка, и тут на кладбище расчувствовалась. Ее с двух сторон поддерживали Татьяна и Ольга.

И снова птицы откликались на каждую высокую ноту, и голос батюшки улетал высоко в небо, затянутое серыми облаками.

- Вечная память! – прозвучало над могилами. Алина еще раз окинула взглядом аккуратную серую плиту с металлической табличкой «Alexie Morin 1923-1947». Под датами был выгравирован морской якорь. Щапов, Иван Григорьев и Павел еще несколько минут возились, устанавливая на могилах венки. Наконец, все медленно двинулись к выходу. Впереди Джеффри с Александрой, за ними Клава с Ольгой и Татьяной, Паша с Иришкой, Алина с Иваном Григорьевым и Щаповым. Александра с Пашей и Иришкой сели в машину к Джеффри, остальные погрузились в необъятную Щаповскую Тойоту.

- Сереженька, - окликнула Щапова Клава, - а что за сюрприз ты нам обещал?

- Да, - подхватили сестры Григорьевы, - он всю дорогу из аэропорта сюрприз обещал, говорил, что нам понравится. Когда сюрприз-то покажешь?

- А вы отгадайте! - усмехался Щапов, сворачивая на скоростную дорогу. – На сто долларов спорим, что не угадаете!

- Клава угадает! – смеялся Григорьев. – Я только подумаю к ней заехать, проверить, как она там справляется, а она уже тесто ставит лепешки печь. Не Клава, а шпионское агентство, СИАЙЭЙ.  

- Будет тебе, охальник! – смутилась Клава. – Поживешь с мое, тоже все знать будешь.

- Все, Сергей, спорим, что Клава знает про твой сюрприз! Клава, не подведи, а то мы с Пашей больше огород раскапывать не приедем!

Анечка ждала их, дверь открылась, как только они подъехали к дому. Стол уже был накрыт, и они сразу стали рассаживаться. Анечка расставляла закуски, все подносила новые и новые вазочки, а в центре стола она торжественно поставила блюдо с огромной заливной щукой.

Первую выпили не чокаясь. Все проголодались, и минут пять слышно было только звяканье ножей и вилок.

- Наливайте, наливайте по второй! – торопил Щапов.

Он поднял стопку.

- Светлая память нашим отцам и дедам, вечная память всем погибшим. Мы, дети экипажа, сведены вместе судьбой, чтобы стать одной семьей, чтобы назло тем, кто затеял эту страшную войну, выжить, растить детей и внуков, и восполнить потери. За нас, детей экипажа, за наше здоровье!

Ольга и Татьяна захлопали в ладоши, Клава расцеловала Щапова в обе щеки: ---- Сереженька, милый ты наш!

- А теперь – сюрприз! – провозгласил Щапов. – Нести?

- Да несите, Сергей, мы умираем от любопытства! – улыбалась Татьяна.

- Давайте, давайте, сколько можно терпение наше испытывать! – подпрыгивал на стуле Паша.

- И стольник приготовь! – подзуживал Иван.

Алина тихонько выскользнула за Щаповым в коридор, на цыпочках зашла в спальню, помогла ему расправить кружева.

- Нет, ты только представь их рожи! – зашептал Щапов. – Иришка – молодец,  не раскололась, а Паша, Александра сказала, всю дорогу допытывался. Ну, пошли?

- Пошли! – прошептала Алина, поддерживая его под локоть – не уронил бы.

Они вместе вошли в комнату.

- Я хочу представить, - голос Щапова дрогнул, он откашлялся, - представить нового члена нашего славного экипажа – Щапова Михаила Сергеевича, шести недель от роду.

Кто-то, кажется Татьяна, уронила вилку.

- Ну, ни фига себе! – открыл рот Пашка. – Даете класс, дядя Сережа!

- Что ж вы, змеи молчали, почему о таком-то не рассказали, ведь радость какая! – перебивали друг друга Ольга и Татьяна. – А ребеночек-то какой красавчик, пухленький, беленький! Мишенька, манюньчик, - засюсюкали они, заглядывая в пеленки.

Щапов, улыбаясь во весь рот, отдал маленького Татьяне и обнял Алину.

- Алинку в апреле в больницу уложили, и до самых родов уже не выпустили. И Мишенька на месяц раньше родился, тоже волнений много было. А потом, когда все наладилось, мы решили вам сюрприз сделать.

- Ну, удался сюрприз? – спросил он, наклоняясь к Ивану. – Давайте выпьем за новое дитя экипажа. Клава, Татьяна, Паша, наливайте. Джеффри, Александра, charge your glasses! Иван, готовь стольник!

- Сиди, Ваня, - сказала до сих пор молча любовавшаяся Мишенькой Клава. – Я сейчас что-то покажу этому хвастуну.

Она порылась в сумке и вытащила две пары малюсеньких носочков из козьего пуха, украшенных голубыми ленточками. У Щапова было такое удивленное лицо, что вся компания залилась смехом и разбудили Мишеньку, который басом выразил свое неудовольствие. Алина перехватила малыша, сунула ему соску, и стала тихонечко покачивать. Мишенька привалился к ее плечу и снова закрыл глаза. Щапов приложил палец к губам – тихо!

- Возьми, Алиночка, - Клава улыбалась и протягивала ей носочки, - я еще зимой связала, все ждала, что на крестины позовете.

- Откуда, Клава, как ты узнала, кто сказал? – удивлялся Щапов.

- А что тут узнавать-то, я же вас, деточки на новый год видела. Уже тогда понятно было, что прибавления ждете. А я и подумала, что мальчик будет, показалось мне так.

- Клава, ты – гений! – тихонько смеялся Щапов.

- Я у него сотню выиграл – половина твоя! – шепотом пытался перекричать его Иван.

В суматохе Анечка подхватила Мишеньку и унесла ребенка досыпать.

- А крестины еще впереди, - объявила Алина, вновь устраиваясь за столом. - В Санкт-Петербурге праздновать будем, Александра, наконец, в Россию приедет. Так что готовьтесь!

- А мы же тебя еще не поздравили, Алиночка, - спохватилась Ольга. – Поздравляем, в добрый час, пусть растет вам на радость!

- И тебя, Иришка, поздравляем с братиком!

Поздравления затянулись до вечера. Потом Алина с Клавой купали Мишеньку, а Татьяна с Ольгой грели полотенца. Потом малыша одевали, а он орал басом и всем видом своим показывал, что голоден до смерти. Наконец, Алина села его кормить, и он минут десять жадно сосал, аж из угла рта вытекало, потом, наевшись, бросил грудь и сразу же прикрыл глаза.

Мишенька засыпал, а Алина сидела, откинувшись на спинку кресла, и думала обо всем сразу. Вспомнила, что привезла для Александры дивной красоты шаль с шелковой бахромой. Не забыть-бы отдать, а то она завтра уезжает к себе в Корнуолл. Девочки Джеффри живут с ней все лето, благо, дом свой она выкупила, всем места хватает. Думала Алина, что Анечка получила, наконец, вид на жительство в Англии. Еще думала, что Иришка с Пашей завтра наметили пойти в Британский музей, а у нее опять не получается.

Алина дремала, когда Щапов тихонько забрал у нее Мишеньку и уложил его в кроватку. Он опустился на колени и снял с нее туфли.

- Мне всегда в жизни везло, - пробормотала Алина, - а с тобой – это просто сумасшедшее везение.

- Конечно, - прошептал Щапов, - одна лысина чего стоит, просто красавец-Аполлон.

- При чем здесь Аполлон, - сонным голосом сказала Алина. - Мы обязаны счастливыми быть, мы жи­­­­­­­­­­­­вем, вопреки всему. Деды наши, родители, погибли, а след свой на земле оставили. А я теперь счастливой без тебя быть не смогу!

- И я не смогу! – прошептал Щапов, накрывая ее одеялом. – Спи, а то в три часа ночи Мишка заорет, и ты опять не выспишься. Счастливая ты моя!

- Счастливая, - согласилась Алина, засыпая.