N.N.

Не разрешать душе сомнений…

С трудом пытаться устоять,

Когда записывает гений

Свои стихи в твою тетрадь…

Строке ли – страстной и небрежной! –

Тропы к душе не проторить?

Кому ещё дано так нежно

И так зазывно говорить?

С кем разделить восторг мазурки

И, находясь в плену мечты,

В им нарисованной фигурке

Вдруг узнавать свои черты…

Признанья слыша – улыбнуться,

Поверить чувственным словам…

Легко позволить прикоснуться

К подола тонким кружевам…

Кому – на память о свиданье −

Дать в рифму страсти жар облечь…

Хранить в душе воспоминанья,

А ворох писем бросить в печь…

Пусть на листах запляшет пламя,

Сжигая нежных строк мотив,

И близость чудную меж нами,

В безмолвный пепел превратив…

Уйти, не жаждать возвращенья,

Зажав разлуки боль в горсти…

И тайну строчки посвященья

В седую вечность унести…

Письмо

Мой друг, уж ночь клонится к свету,

А я не в силах лечь в постель...

Тебе признаюсь по секрету,

Что утром еду на дуэль.

Увы, дурных предчувствий полон,

Пишу я горестно. Прости.

Недавно снилось, будто ворон

Накаркал мне конец пути.

Тогда отринул я тревогу,

Приметы вздорные коря,

И в робости молиться Богу

Не стал, а нынче понял – зря...

Зато, дружище, я заметил

То, что верней любых примет:

Тьму петербуржских грязных сплетен

Выносит подло высший свет,

И, словно мухи на варенье,

Кружится светской черни рой.

Прости, что горьким наблюденьем

В последний раз делюсь с тобой,

Хоть о другом сказать намерен:

Его едва ли я убью.

Скорее, он меня...  Уверен,

Ты просьбу выполнишь мою.

В знак нерушимой дружбы нашей

Я завожу об этом речь:

Прошу тебя мою Наташу

От всех наветов уберечь.

Она ни в чем не виновата.

Во всем виновен лишь Дантес.

Прощай! Люблю тебя, как брата.

Храни Наташу. Твой А.С.

***

Любить до умопомраченья.
Любить, как любят божество.
Знать, что мое предназначенье
В том, чтобы быть женой его.
Простить ему все увлеченья.
Средь всевозможной шелухи
Имели для меня значенье
Лишь письма мужа и стихи.
О, сколько раз, благоговея,
Я их читала наизусть,
В них предугадывать умея
Его восторженность и грусть!
Сколь сладким было счастье наше
В тот миг, когда наедине
Он говорил: «Люблю, Наташа!»
И улыбалось небо мне.
Но счастье слишком торопливо.
Зато безжалостно вдовство!
Как без любимого тоскливо!
Как невозможно без него!
Два года траура – попытка
Печаль на сердце заглушить.
Года безмолвия, как пытка,
Которую не пережить.
А память снова возвращает
Меня в минулое. И там
Он ненасытно приникает,
Как к роднику, к моим устам…

В Екатеринославе

Меня сослали в этот город.

Пробыв в нем восемнадцать дней,

Я изнемог! – ведь был я молод

И города не знал скучней!

Среди девиц красоток мало!

Весьма все были смущены,

Когда явился я средь бала,

Надев кисейные ...штаны!

Но действо тихого скандала

Меня ничуть не развлекло:

Как прежде, общество скучало,

Моих заслуг не замечало,

Штанам оценки не дало!

Да, тошнотворна до зевоты

Жизнь захолустного мирка!

И я сбежал туда, где воды

Несла могучая река.

Она своей играла силой,

Преображая все окрест,

Преграды запросто сносила

И в сердце трепет пробудила:

Мой прадед был из этих мест.

Бессчетных островов раздолье

Я взором жадным изучал.

И показалось, лукоморье

Для дивной сказки повстречал.

А два разбойника, что плыли,

Чтоб от возмездия уйти,

Мой взгляд к себе приворожили,

Сюжет позволили сплести.

Ах, окунуться б в эту реку!

Но вот подстерегла беда:

Ведь я не знал, что человеку

Вредна весенняя вода.

Меня нашел в убогой хате

Раевский. Он был встрече рад.

А я в бреду лежал в кровати,

Глотал холодный лимонад.

Друг увести меня решился

И разрешенья испросил.

А Инзов тотчас согласился,

Знать, я ему обузой был.

Я уезжал. Спасибо другу.

Ямщик нахлестывал коней.

Я был готов забыть про скуку,

Про безотрадность этих дней.

Но часто жизнь весьма лукаво

Устраивает западню:

Я вид Екатеринослава

Зачем-то в памяти храню.

***

Любил ли он хотя б одну,

Дам соблазняя строчкой сладкой?

Да, женщины на рифмы падки,