1

 В проулке, где скулили сквозняки,

Где вётлы тёрлись о дома шершаво,

Она стояла скучной статуэткой,

Глотая ветер парусом-плащом.

Волны ли жаждал её мир-кораблик?

Мечтал ли вдаль сорваться с якорей?

…Но серая не двигалась фигура,

Лицом смугл̀а, кудрями белокура.

А дом напротив лифтами елозил,

Шагами шаркал, шторами шуршал.

Там до рассвета люди добровольно

Ложились на клиническую смерть,

Чтоб утром в состоянье коматозном

Влачить себя куда-то по делам…

И будут меж хлопот и мишуры

Петлять их параллельные миры.

Мой дом уже готовился ко сну.

Слезились мутноватой влагой окна,

Дом шторы-веки сонно закрывал.

На чьём-то беспокойном этаже

Скрипуче погромыхивало дверью,

Да изредка похлопывал подъезд.

Над ним неубедительно, несмело

Плафона виноградина желтела.

А я стоял у тусклого окна

И взглядом сквозь зевок скользил по вётлам,

Отслеживая листьев перепляс.

Сквозь прорезь веток взгляд метнулся вниз…

Там выпукло, как нарост на стволе,

К ветле прижавшись, женщина стояла.

На тонком пересвисте сквозняка

Она терзала кончики платка.

И как же я средь тёплых батарей,

В кругу домашних милых безделушек,

Щекой перебирая ворс гардины,

Посмел уныло думать о тоске,

Когда внизу, у дома, плакал мир,

Тонул в слезах растрёпанный кораблик…

Я, как и он, сорвался с якорей –

Мне так в ту ночь хотелось стать добрей…

– Скажи мне, кто ты, улицы раба,

Закланница стремительного ветра?

Зачем стоишь нарывом у ветлы,

Упрёком жизни, знаком восклицанья?

Моя ли боль, моё ли тождество,

Кривых зеркал моё ли отраженье?

И руку взял я холодней металла…

– Идём, – сказал.

– Идём, – она сказала.

*  *  *

Как тихий говор родничка –

И свеж, и светел, –

Из молодого сквознячка

Рождался ветер.

Ещё не ветер – ветерок,

Певун печальный,

Романтик тысячи дорог,

Степей начальник.

К нему влачась издалека,

Как на смотрины,

Стелили няньки-облака

Свои перины;

И охраняли до поры

Его утёсы,

Сливались в мощные хоры

Ветра-колоссы.

Ему пел дядька Ураган

Шальные песни…

«Расти скорее, мальчуган,

Мой милый крестник!

Грядёт твой розовый рассвет,

Часы лихие.

Запомни: ты не ветер, нет,

Но ты – стихия…»

Шагнул в продрогший мир рассвет,

Бодря и радуя.

Над ним, как праздничный букет,

Взлетела радуга.

2

В ту ночь играли музыку ветра,

Углы о неприличье бормотали,

И крались к изголовью фонари,

Чтоб на пол спроецировать тела,

Сомкнутые в одном немом порыве.

На снулом стуле кофе остывал,

В него свой дым вплетала сигарета,

И было ещё долго до рассвета.

Она была в изгибе хороша –

Изящный дубликат скрипичной деки.

Серебряные пальчики зубов

Сквозь створки губ белели в полумраке,

И два горячих алых костерка

Цвели в её зрачках полуприкрытых…

И под рукою, шелестя бумажно,

Выскальзывала грудь… И было страшно,

Что падала, что падала душа

От горла вниз, а снизу – снова к горлу.

Испытанный любви аттракцион

Был вновь запущен некой адской силой,

Гудела кровь в сосудах воспалённых –

В виски стучала гулко молотком.

И кто-то смуглым пальцем на струне

Ночной ноктюрн наигрывал во мне…

 
Когда в груди смолкал аттракцион,

Она съезжала на палас с постели,

А я ложился у точёных ног

И с восхищеньем юноши взирал

На стог волос, похожий на чащобу,

Как в их травинках путался фонарь,

Как мило губы делали петлю,

Когда она шептала мне: «Люблю!»

И я читал ей давние стихи,

О новом взрыве сочинений бредя:

Уже роились рифмы в голове.

Она стихам старательно внимала

И отзывалась вздохом на строку –

От них она как будто задыхалась…

Но, не желая таинства нарушить,

Дышала всё медлительней, всё глуше.

Когда безмолвно лёг на подоконник

Холодный штемпель первого луча,

Она спала по-детски безмятежно –

Щекой на белоснежном кулачке.

А я, как пёс, стерёг её фигурку,

Сдирая взглядом с тела простыню.

И думал, и терзался: «Кто она –

Пятиминутка мне или жена?»

*  *  *

Издалека на сотни миль –

По всем дорогам

Уже, клубясь, летела пыль,

Несла тревогу,

Несла сумятицу и страх

Всему на свете…

Сегодня.

Далеко.

В горах.

Родился.

Ветер.

Туман – густой, как молоко,

В полях дымился…

Сегодня.

Ветер.

Далеко.

В горах.

Родился.

К листу сырому жался лист,

К травинке – мушка,

И счёт минутам сверху вниз

Вела кукушка;

И полз поспешно муравей

По пню гнилому…

– Эй, кто-нибудь! Спасайся, эй!

Скорее к дому!

Всё мчалось, прыгало, ползло,

Текло, роилось…

Природа знала: ныне зло

В горах родилось.

И затаился синий мир,

Тревоги пестуя.

И охранял его лишь миг

От сна до бедствия.

3

Всю ночь мороз придумывал окно,

Чтоб нам с утра узором восхититься.

Всю ночь дома купались в белизне,

Песцовые примеривая шапки,

И белым снегом шпатлевалась грязь,

И намечались первые сугробы,

И – что ни вечер – стоя у окна,

Хандрой и скукой мучилась она.


Уже на оклик не взлетала бровь,

Рука руки погреться не искала.

А ближе к ночи, в шубку облачившись,  

Рвалась она в мороз и фонари.

Как будто бы за неименьем пса

Она в ночи выгуливала ветер.

Любя её все горше, всё сильней,  

Я в полутьме метался средь теней.


Она, вернувшись заполночь, ждала

Ещё чего-то у закрытой двери,

Потом к постели воровски кралась

И затихала личиком у стенки.

И слышал я её глубокий вздох,  

Как вслед за ним подрагивали плечи…

И горестные всхлипы дрожи в такт.

И было мне невыносимо так,

Что впору самому бежать из дома

В мороз и слюдяные фонари.

И там, среди безмолвья и снегов,  

Заплакать в звёзды, обкричать дома,

И беготнёю изломать сугробы.

И волю дав отчаянью и злу,

Иссякнуть, опустеть, домой вернуться,

Упасть в постель, уснуть и… не проснуться.


Так продолжаться долго не могло.

Я, что ни ночь, терзал её любовью,

Вопросами слепыми донимал.

Сперва она отмалчивалась хмуро,

Потом кричала:

– Господи, да что же!.. –

И убегала, не договорив.

– "Да что же" – что?..

Я мерил тьму шагами

И думал:

– Что же завтра будет с нами?

...И было "завтра»,

И мела метель,

И доставала до ветлы позёмка.

Опять на стуле кофе остывал,

Когда в немом смыкались мы порыве;

И я читал ей новые стихи.

Она, как прежде, ими восхищалась,

И нам всю ночь, до самого утра,

Слагали песни белые ветра…

*  *  *

Сначала вздрогнула листва,

Подвластна силе,

Потом от боли дерева

Заголосили;

Потом пошла гулять волна,

И вспухли реки.

Казалось, что с небес луна

Ушла навеки.

Был небосвода чёрный шёлк

Зигзагом вспорот…

А ветер поле перешёл –

Пошёл на город.

Он меж домами пролетел,

Заполнил ниши,

Он напрягался, он потел,

Толкаясь в крыши.

Звенел, гундосил, громыхал

И лёгким вальсом

То вдруг тревожно затихал,

То вновь взрывался.

Змеилась молния, грозя,

Кривясь изломом.

Цвела над городом гроза

С дождём и громом.

И сон предутренний в куски

Был смят, порушен…

И дули, дули сквозняки

В дома и души.

4

Гардину обливая молоком,

Рассвет холодный вкрадывался в окна.

Нить сквозняка, минуя батарею,

Рвалась беззвучно, не успев кольнуть

Иглой студёной моего лица,

А та повторно эту нить тянула…

Творил сквозняк подобье полотна –

Изделие дырявого окна.

Мне на столе прабабушкин будильник

Настойчиво настукивал часы,

Минутная гналась по кругу стрелка

За часовой. И время было встать.

Но руку вдеть в застывшую рубаху

Едва успел и… сел на край тахты.

И вспомнил: свой платок зажав в горсти,

Она сказала: «Ухожу. Прости…»

И ледяная нитка сквозняка

Втянулась в грудь за острою иголкой,

А та метнулась вверх по кровотоку

И в мозг впилась. И что-то взорвалось,

Заплакало, заойкало внутри,

Залепетало и засуетилось…

А эхо всё несло по этажу:

– Я ухожу!

Прости, я ухожу!..

И что-то там, в моём сыром подспудье,

Вдруг заворочалось и подкатило к горлу,

И всхлипом напряглось на языке.

И я, зияя мрачною воронкой,

Пропахший горем, болью, пустотой,

Сидел, бесцельно комкая рубаху…

Встать и одеться не хватало сил.

– Не дай упасть мне! – Бога я просил.

 …Тянулись дни. Не глохли сквозняки.

Их за окном покачивали вьюги.

Ложился снег на тусклые следы.

Часами я сидел у телефона,

Напрасно умоляя зазвенеть…

А ветер плакал маленьким ребёнком,

Всё налегал снегами на окно.

И оживали тени, как в кино.

Когда обычный уличный фонарь

Становится средь ночи фильмоскопом,

Сквозь шторы проецируя ветлу,

То мнилась мне она немым фантомом –

Ужасны на стенах её сучки.

Я всё же различил среди чудовищ:

Она по мраку призрачно шагала,

Висела молча женщиной Шагала.

И я, пытаясь женщину достать,

Тянул ладони к бледному мерцанью,

Шепча проклятья, на носки вставал,

Подпрыгивал, хватая пустоту,

Пока, вконец под утро обессилев,

Открыл окно и в дом сквозняк впустил.

…А за окном не ведала зима,

Что где-то человек сошёл с ума.

                                                        2003 г.