Борисов Владимир

 

Я шел по лесной, облитой жарким солнцем дороге, в плотной брезентовой куртке и таких же штанах, с лопатой на спине и металлодетектором в руке.  Шел,  с каждым шагом все явственнее и явственнее понимая, что с выбором цели, скорее всего, ошибся. Те темные пятна на спутниковых фотографиях, что я торопливо и самонадеянно  принял за следы некогда существовавшего здесь села, оказались кучами строительного мусора и всякого хлама, который на лесных дорогах,  частенько сваливают  ленивые и хитроумные водители мусоровозных машин. А довольно большое по площади углубление в окружении невысокого вала, что я посчитал за неизвестное доселе древнее славянское городище, скорее всего, было ни чем иным, как старым, заброшенным песчаным карьером, в котором не то, что старинной монеты не найти, но даже и ржавой кочерги не отыскать, гнутой и никчемной.
В отчаянии я опустился на кишащую муравьями  кочку и с трудом разогнул ноющую ногу. Пройти такой путь и вытянуть пустышку. Уж лучше бы я походил по недавно вспаханному полю в двух шагах от дороги. И легче и перспективнее.

Я закурил и скорее для очистки совести щелкнул тумблером металлолодетектора. Длинный писк в наушниках и я  по привычке вогнал лопату в легкую песчаную почву.

Находка, откровенно говоря, застала меня  врасплох. Не смотря на бесформенные бугры темно-багровой ржавчины наросшей поверх металла, несколько изменившие первоначальный вид изделия,  я был уверен, что в руках у меня лежала пара наручников. Не сомневаюсь, что поработай над ними не спеша пару дней, очисти от ржавчины,  смажь аккуратно маслицем и наручники вновь можно применять по назначению.

Я поднялся, отряхнул колени и уже более внимательно осмотрелся, пытаясь мысленно представить, как выглядело это место раньше.

Я находился на самом дне довольно большой впадины окруженной высокими заросшими лесом холмами. В этих местах  миллионы лет назад проползали километровые глыбы ледника, вгрызаясь  в глинистую почву всем своим весом, они-то и накуролесили с рельефом некогда ровной как стол низменности: пробуравили глубокие овраги, соорудили высокие лбы холмов, разве что не горы. На мгновенье мне даже почудилось, что я оказался в родном с детства уральском краю, а не в Подмосковье, в двух шагах от петляющей речушки со странным именем Веля.

Метрах в десяти в зарослях борщевика и одичавшего хмеля угадывались руины квадратной кирпичной трубы. Трубы!?

- Какая к херам собачьим здесь может быть труба, в карьере? Зачем она здесь?

 Подумал я,  с трудом поднимаясь с земли. Схватив металлоискатель и лопату в одну руку, а трость в другую, я заковылял к трубе, по щиколотку увязая в песке.

…Ну, так и есть. Копоть и сажа с  кирпича давно уже смыло, но внизу, у самого основания печи виден слой  прогоревшего угля и золы. Конечно, это все что осталось от топки. Ни заслонок, ни колосников, ни каких иных металлических деталей уже не было. В последнее время местное население активно увлеклось поиском и сдачей государству черного и цветного металлолома. 

- Ну и зачем, и самое главное кому,  она здесь была нужна труба эта самая? Судя по всему, кирпич советского периода, и даже не огнеупорный.…Зачем?

- Да все очень просто, здесь стояла котельная, что обогревала оба барака, плюс контору, плюс комнату отдыха караула, плюс баню и оружейку.

- Оба барака!?- Я резко обернулся и увидел, что на обломке полусгнившего дерева, нависшего  над речкой, вполоборота  ко мне сидит довольно высокий и худощавый старик с аккуратно постриженной седой бородкой ярко белого цвета. Он вообще весь был какой-то аккуратный, даже сейчас он сидел не на голом, трухлявом дереве, еле заметном в  траве и мелкой кудрявой ромашке, в изобилии растущей на этом берегу,  а на вдвое сложенной газете грязно-желтого цвета.

-Прошу прощенья что встреваю, но вы разговаривали довольно громко, по-видимому, сам с собой,  так как поблизости никого я не вижу.

- Да. Я один. У меня иногда такое случается, я имею в виду мысли вслух. Моя старшая дочь считает, что это признак одиночества.

- Наверно она права.

Проговорил старик, и легко приподнявшись, подошел ко мне.

- Отто Грильборцер.- Ладонь старика показалась мне сухой и прохладной.

- Как, как?- Переспросил я его. Мне показалось, что в приветствии старика была скрыта непонятная мне издевка.

 - Отто Грильборцер. – Повторил он более четко и улыбнулся.

- Ну, или если вам угодно, то можно и Гитлер капут! Я не обижусь. – Закончил он со смешком, после того как я представился.

- Господи, ну а Гитлер капут-то отчего?

Я с удивлением обнаружил, что все еще держу его прохладную ладонь в своей.

Я высвободил  руку и  опустился на крупный обломок кирпичной кладки, рядом с топкой.

- Да немец я, немец из Берлина…Бывший военнопленный. Из тех, что в Сталинграде в котел угодили. Ну а с прозвищем совсем просто. Отчего-то всем, начиная от последнего лагерного шныря- уголовника и заканчивая полусонным вертухаем на вышке нравилось, когда мы, немцы,  говорили «Гитлер капут!»,  желательно громко и убедительно.

Он вновь расстелил свою газетку и присел на соседний булыжник.

Глаза его некогда, скорее всего голубые, сейчас полинявшие, смотрели на меня весело и открыто. Он мне вообще сразу  же понравился, этот старик- немец, хотя и напомнил чем-то задиристого воробья – альбиноса.

- Ну и отчего же вы, уважаемый Отто Грильборцер не вернулись домой,  а остались здесь?    У нас много немцев из поволжских или, к примеру, казахстанских уехало в Германию.   Многие из них даже «sprechen Sie Deutsch?» правильно не произнесут, а все одно уезжают.

- Да пускай едут, если им есть куда ехать. А я до войны с мамой жил, на Unter den Linden, в восьмом номере. В сорок пятом дом сгорел. Ночью. Никто не вышел. Ну и зачем мне туда ехать? К кому?

- Ну а здесь, что…

- Здесь?

Грильборцер поморщился, пожевал нижнюю губу вполне еще приличными зубами и, глядя куда-то мимо меня, похоже на мост над речкой,  попросил неожиданно.

- У вас в кармане, похоже, сигареты. Не угостите? Лет десять как бросил, а хочется  иногда…

Он закурил и, провожая взглядом, сизый сигаретный дым заговорил покашливая.

- Она появилась неожиданно, вон из-за того островка. Сначала по воде проплыла женская рубаха, а потом в брызгах и пене появилась она, Маша.  Молодая совсем  была, пацанка, моложе меня.  Мне еще восемнадцати не было, когда я руки в гору поднял. Ну а она, похоже, упустила рубаху, когда полоскала, а течение на Веле быстрое, вот и пришлось девице,  то по берегу, по вдоль реки бежать, а где бурелом или крапивы заросли,  то и по воде.  Мы все столпились на мосту, смотрим во все глаза на девчонку, а надзиратели, тоже в основном мужики молодые, свистят, смеются, бегают по  берегу, а в воду не лезут, хотя и в кирзачах. Вода в Веле и летом-то холодная, а тогда май только-только разошелся.…Еще в лесах кое-где снег сохранился.

Поймала она рубашку-то, перед самым мостом, отжала, как смогла и глянула на нас с ненавистью и даже скорее с презреньем: ну как же, фрицы пленные, и совсем не страшные. Вот тут-то,  наши глаза и встретились. Я не знаю, что она увидела в них, не знаю. Но вот  ее глаза до сих пор передо мной, словно звездочки в ночи. А тут еще мне  с оказией сообщили, что дом под номером восемь, что на на Unter den Linden, во время ночной бомбежки сгорел в 1945 году , в конце апреля, сгорел со всеми жильцами. Так что когда вышел указ  за номером 396-125сс, о репатриации немецких военнопленных до 31 декабря 1948 года,  я уже для себя четко решил, остаться здесь и найти эту девушку.

Я протянул старику еще одну сигарету и тот машинально прикурил и ее.

- Послушайте, Владимир, хотите выпить?

Я посмотрел на него, на солнце (пить в такую жару не самое приятное занятие), и чтобы не очень обижать старого немца похлопал себя по больной ноге. Дескать, рад бы, да вот такая незадача.

- Да это ничего. Это все решаемо.

 Проговорил он, поднимаясь и направляясь к мосту.

– Я сейчас, я быстро.

Я проводил взглядом долговязую фигуру старика и, вынув из кармана наручники уже совсем по – иному взглянул на них.

 А минут через пять из-за кустов раздался звук мотора и на мост въехал видавший виды мотоцикл Урал с коляской, многократно перекрашенный, но судя по тарахтенью двигателя вполне еще жизнеспособный.

Грильборцер откинул полог люльки,  и мне ничего не оставалось сделать, как поджав колени втиснуться туда.

Впрочем, ехали мы совсем не долго. Пара поворотов по еле заметной лесной дороге и вот тебе на, на заросшем орешником холме, южный склон которого утопал в зарослях люпинов, с которого было прекрасна видна сияющая ртутью Веля,  вдруг обнаружился небольшой бревенчатый дом с двускатной железной крышей, окрашенной зеленым маслом.

- Ну, вот мы и дома. – Проговорил Отто, глуша мотор и поворачиваясь ко мне.

- Я же говорил, что здесь совсем рядом.

Несмотря на то, что дом казался самым обыкновенным пятистенком, меня что-то определенно смущало в нем. Но это было явно и не высокое и широкое крыльцо, на котором вполне свободно уместилась небольшая деревянная скамья, украшенная искусной резьбой.  И не отсутствие палисадника с почти обязательными кустами  беспородной сирени и кособоким разномастным штакетником. Нет, в доме было что-то неправильное,  то, что деревенский житель, несомненно, сразу бы заметил. Я же лишь крутил головой, ожидая, когда хозяин накроет мотоцикл линялым брезентом и откроет дверь. Уже входя в прохладные сени, я вдруг понял, что же меня так  смутило вначале. Рядом с домом не было ни одной вспомогательной постройки, ни курятника, ни стайки для овец или коров. Не было даже собачьей будки. Был лишь дом со скамейкой на крыльце, с которой, наверное, было чудно, как хорошо смотреть на торопливые, бурные струи этой холодной, небольшой Подмосковной речушки.

Впрочем, собака была. Когда старик открыл дверь в комнату,  небольшая лохматая псина,  длинная словно такса, лениво спрыгнула с дивана и молча, скрылась под столом.

- Ну что, Мона, опять на диване дрыхла?

Беззлобно полюбопытствовал  Грильборцер и, смахнув с дивана собачьи волосы, отправился на кухню организовывать закуску.

Несмотря на жаркий день в комнате было прохладно. Пахло квасом, сухим чабрецом и собакой.

На стене возле зеркала висела большая фотография молодой женщины, лет тридцати пяти , не больше. Не по-деревенски короткие волосы, хрупкие плечики, на одном из них развязалась тесемка платья, и тоненькая косточка ключицы чуть заметно выпирала сквозь загорелую кожу. Но главное на фотографии было даже не лицо  этой женщины, а  ее глаза. Да-да, именно глаза. Чуть заметная толика восточной крови изменила их разрез, и она казалось,  слегка прищуривается, будто глядит не в объектив фотоаппарата, а на солнце. Фотография была явно увеличенной и окрашенной копией маленького снимка, и качество портрета было не ахти, но даже в таком исполнении было очевидно, что женщина была в свое время необычайно хороша собой.

- Красивая? – Отто расставлял на круглом столе нехитрые деревенские закуски.

- Да. Очень. – Признался я, присаживаясь к столу.

- Вот и я ей постоянно говорил, что она очень красивая. Я говорил ей это, а она улыбалась. И что интересно становилась при этом еще красивее.

Старик откинул в сторону домотканую дорожку, потянул за кольцо крышку люка в подпол, и, опустившись на колени, достал с ближайшей полки трехлитровую банку с самогоном.

- Не круто?

Я с сомненьем разглядывал банку, на дне которой лежали две небольшие полупрозрачные груши.

- Ну, так мы же не всю ее приговорим, мы ее с вами только опробуем. Так сказать для ради поддержания беседы.

Грильборцер рассмеялся и выставил на стол две граненые рюмки на высоких ножках. Такие обязательно найдутся в каждом уважающем себя крестьянском доме.

Я вздохнул, глядя,  как старик разливает чуть желтоватую жидкость и мысленно перекрестившись, потянулся к рюмке.

                                         ***

Старик захмелел как-то вдруг, неожиданно. Вот только что он был совершенно нормален, со смешком рассказывал,  как дальновидный председатель колхоза, куда подался после отсидки молодой еще в те годы Отто Грильборцер, в новые его документы вписал национальность- еврей.

-Ты,  паря не обижайся,

Говорил он ему тогда с глазу на глаз.

- Уж лучше пусть у меня в механизаторах еврей числится, чем немец. Все меньше вопросов будет, и к тебе, да и ко мне. Усатого конечно из гроба-то уже не поднять, однако кто ж его знает, что в нашей стране еще случится, может? Я и  этому, нынешнему вождю не очень-то доверяю. Как был в шутах у Сталина, так  и остался в полудурках. Все бы со своей кукурузой по всей стране носился, долб…б! Ты не обижайся Отто. Я же не только о себе или о тебе беспокоюсь, но и о Маше твоей тоже. Она из сирот, так что горя нахлебалась по горлышко. Зачем еще-то?

Впрочем, и в пьяном виде оставался немец вполне себе добродушным человеком: смеялся и шутил,  когда было нужно, разве что мысли в рассказе его прыгали из стороны в сторону, и предложения стали несколько короче, лаконичнее.

Но когда он увидал случайно оброненные мною ржавые наручники,  улыбка с лица его сошла, глаза стали злыми и колючими. Резко крутанувшись, немец сцапал с полки серванта самый обыкновенный граненый стакан и, плеснув самогону чуть ли не по зарубку, выпил.

Торопливо.

В три глотка.

Я положил перед ним пачку сигарет, но он, даже не взглянул на них.

- …Там где я тебя паря встретил, стояли два барака. Друг напротив друга. В одном из них мы, немцы, содержались, а в другом, предатели Родины: украинцы из УПА, да власовцы. Мне кажется, это не случайно так получилось. Наверняка кто-то хотел между сидельцами вражду посеять.  Вот, мол, раньше вы, подонки с фашистами в союзниках воевали, так полюбуйтесь, что с ними, бывшими вашими хозяевами,  сейчас приключилось.

Так, что начальство лагеря все верно просчитало, и на зоне с самого первого дня большой кровью попахивало, да надзиратели помешали, те, что  из хохлов. Они сами того не желая, бараки-то и объединили.… Ох, и злобные суки были, солдатики эти. Что ни день, то кого-нибудь да избивали. Вот такие, что ты нашел,   наручники,  сквозь дверную ручку проденут, бедолаге, какому их на запястья защелкнут и ну  мордовать. Когда палками деревянными, а когда обрезками резиновых шлангов, с дробью внутри. Садисты,  блядь…

- Вы это про украинцев так?

Я смотрел на старика и усиленно пытался не задремать, не потерять нить разговора. Его самогон тянул градусов на шестьдесят, не меньше.

- …Я многое видел сынок на своем веку:  со многими встречался, со многими дружил, со многими наоборот…

Немец покачался на стуле, внимательно вглядываясь в мое лицо, словно сомневаясь, стоит ли дальше говорить со мной на подобные темы.

- Нет нации хуже, чем украинцы. Нет. Ни чести, ни совести, ни веры у них нет. Это нация штрейкбрехеров, лизоблюдов и предателей. Мне сосед по нарам, старина Хельмут Штельмахер,  рассказывал, как в Львове в сорок первом злобствовали так называемые члены украинской народной милиции. Этих милиционеров, местные евреи и поляки, боялись больше чем нас, немцев.

- Ну а та троица, что над нашими бараками в надзирателях числились,  была худшим, что может выродить подобный народ. Они были его выжимкой,  солью так сказать.

 Отто поднялся было, побелевший лицом, задыхаясь и дергаясь (похоже, что воспоминания о палачах и мучителях не на шутку возбудили старика), но заметив, что рюмки стоят пустыми, с усилием успокоился, заставил себя  успокоиться и  потянулся к трехлитровке.

- Да если б они всю войну в советских лагерях в надзирателях да вертухаях не провели бы, от фронта за сотни километров,  руку на отсеченье даю: в наших бы, немецких, Sonderkommando наверняка злобствовали бы.

Старший сержант Бык у них был за старшего.  Помощник его, ефрейтор Чумаченко, Сашок  кажись, а вот третий.…Как же третьего то звали? Вот же блядь, запамятовал: то ли Крапченко, то ли Красавченко. Нет. Не помню…

 В наших бараках их так и называли: Бычья команда.

Сами как собаки злые и псов своих, овчарок немецких, также на человеков надрочили.

Старик рассмеялся горько, наливая по рюмкам.

- Нас, немцев, травить немецкими же овчарками. Смешно.

Сейчас смешно.
А тогда страшно и больно было. Особенно тот, имя которого запамятовал, изгалялся. Он среди них самым мелким был: кривоногий, лопоухий, лысоватый, с пустыми погонами ходил. От того наверное и злобствовал. Если уж бил по лицу, так все по зубам сука старался.

Бил и приговаривал: - Це тобі фашистська морда за мою неподільну Україну!

И хотя я ему и не раз и не два объяснял, что на Украине и дня не воевал, сразу же в Сталинградский котел угодил, а он знай себе,  твердил: -Та що б ти, сука німецька нашим українським салом подавитися!

Отто прихватил вилкой пару кусков крупно порезанного  соленого сала с толстой розовой прожилкой мяса  и, поднеся его ко рту, вдруг дурковато рассмеялся.

- А я из-за этого урода,  на сало соленое, еще долго смотреть  не мог, а уж есть – то и подавно.

Он прожевался, вытер ладонью мокрые губы,  и с отвращеньем зыркнув на трехлитровку с самогоном,  старательно проговаривая слова, продолжил:

- Ну а когда указ вышел, о досрочном освобождении и репатриации немецких военнопленных, то троицу эту сразу же, как подменили, обходительными суки стали,  аж приторными. А вскоре и совсем куда-то пропали.…На их место сибиряков прислали. Ну, те по сравнению с Бычьей командой добряки были. Разве что по матушке ругались, а что б избить кого - не было такого.

Начальник лагеря, когда узнал, что я в СССР решил остаться, на трактор меня посадил.

- Тебя говорит с такими бумажками в любой МТС с руками возьмут, или на стройку.

Хороший был мужик, полковник Белодедов. Справедливый. Хотя и поддавал частенько.

…Отто уснул сидя за столом, а я решил выйти покурить,  на воздух.

На крыльце, в уголочке стояли мой металлоискатель и лопата. Откровенно говоря, я уже и позабыл, как и почему оказался здесь, в этом скрытом от людей доме.

Я сел на скамейку и закурил.  Босые ноги холодили  влажные от росы доски крыльца. Табачный дым уносило к реке чуть ощутимым ветерком. Тишина вокруг была необычайная. Даже птицы казалось в угоду мне,  прекратили свой торжествующий ор,  и лишь где-то в дальних болотах кричала одинокая выпь. Кричала тоскливо и заунывно. Огромная желтая луна нехотя выползала из-за черного леса. Где-то южнее, ближе к Дмитрову,   лесное эхо играло с перестуком железнодорожных колес.

                                             ***

…-Да. Хреновый из меня хозяин. Гостя на улице ночевать оставил.

Услышал я у себя над головой и проснулся.

Я лежал, свернувшись калачиком на жесткой скамье, а Отто, видимо только что, умывшись, расчесывал влажные волосы длинным, дюралевым гребешком .

- Идемте чай пить. Вам необходимо согреться.

Как, голова с похмелья не болит? Может граммов по пятьдесят в виде лекарства?

Я прислушался к себе. Голова хоть и не болела, но продолжать пьянку желания не было.

- Нет. Спасибо. Чаю было бы не плохо.

Я поднялся и вошел в дом.

                                  ***

На столе стоял самовар, хоть и не ведерный, но самый настоящий, на углях. Похоже,   Грильборцер проснулся не только что: стол был застелен, свежей скатертью, а от вчерашнего застолья не осталось и следов.

Чай мы пили довольно долго. Старик явно нуждался в собеседнике, и обижать его мне не хотелось.

- Ну, хорошо.- Проговорил я наконец,  выпив третью чашку крепкого, хитроумно заваренного чая.

- Так что же с девушкой той приключилось, с  Машей? Вы ее нашли?

- А как же!- Старик оживился.

– Нашел. И не только нашел, но и женил на себе. Поначалу конечно трудно было: и с языком нелады, и с работой не ахти. Мне по первости,  самый никчемный тракторишко дали. Ну, вроде бы за ради проверки, каков я мастер?

Доложу я тебе, Володенька это была еще та развалюха.

В одном конце подкручиваешь, в другом отваливается. В одно место заливаешь, из другого вытекает.

Отто рассмеялся и зашуршал бумажкой от карамели.

- Но постепенно лошадка моя остепенилась. Довел, значит, я до ума трактор свой первый. В МТС соседский, что в пяти километрах, тропу протоптал. Кое-какие запчасти сам выточил, кое-что выменял на самогон.

Старик замолчал, взгляд его стал мечтательным.

- Ты знаешь, Володька. Я русским языком, по-моему, именно там, в МТС обучился. В первую очередь конечно в лагере, но это был  самый минимум: «можно, разрешите, никак нет, Гитлер капут». Одним словом шелуха, а не знание языка.… А вот там, в МТС, среди шоферни и слесарей на меня обрушилась такая глыба вашего языка, такие глубины,  что только держись. Сначала конечно мат, ну как же без него.…А потом и прибаутки, и пословицы, и анекдоты конечно.

И вот пришел я свататься к девочке моей, с цветами, с коробочкой одеколона, с заранее заготовленной на бумажке речью…

А как заговорил, по лицу ее родному, по глазам сразу понял, что что-то не так в моей заготовке.

А она выхватила тетрадку из моих рук, порвала в клочья и мне в лицо швырнула.

- Да как же ты мог, жених непутевый,  ко мне свататься в таких выражениях? Или ты полагаешь, раз я сирота, то со мной можно как угодно!? Да у тебя же каждое второе слово мат. Эх ты…

Повернулась и ушла к себе.

А я стою на крыльце, рожа красная от стыда. В руках цветы, в кармане одеколон, одним словом дурак дураком.

А на следующий день я местной учительнице три куба дров привез. И самолично их у нее на дворе и наколол. Зато уже к концу лета я не только свободно читал по-русски, но и писал довольно сносно. Ну а восьмого декабря в сельсовете нас и расписали.

Утром расписали, а в обед за мной приехали.

Отто приложил ладонь к начищенному боку самовара и поморщившись поднялся.

- Вот же хитрюга, знает, где паузу делать…Психолог, мать его…

Усмехнулся я про себя и направился вслед за хозяином, наблюдать, как он на крыльце разжигает самовар.

                                                  ***

Когда я вышел, из самоварной трубы уже валил молочно-белый плотный дым. Рядом с самоваром стоящим на небольшом подносе я увидел ящик с сосновыми шишками.

-Специально под Черноголовку за ними езжу. Перехватив мой взгляд, проговорил Отто хвастливо.

- Там пески по верху идут, там сосны обычное дело, не то, что здесь…

-Кстати.

 Проговорил я, присаживаясь на теплые от солнца доски крыльца.

- Вы сказали, что за вами пришли в день свадьбы?

 

- Да какая там свадьба.-  Рассмеялся Грильборцер,  перебирая сосновые шишки

- Посидели с мужиками, что по соседству, выпили. Я же не здешний, а  Маша вообще из сирот, так что гостей кот наплакал. А в три часа дня, когда мужики еще на ногах крепко стояли, за мной пришли.

На Машу  смотреть было больно. Что могла в узелок собрала, и мне в руку сует. Сама белая вся, только губы посинели. В тот день у нее первый сердечный приступ случился.

Вышли мы во двор, а перед домом «Воронок», ГАЗ-АА дожидается.

Ты, небось, думаешь, что раз «Воронок», то и черный, а вот хренушки. Серая машина была, как сейчас помню,  серая.

Посадили меня в бокс, дверь закрыли и мы поехали.

Я еще удивился тогда, надзиратель ко мне  в бокс не полез. Но это все потом, а тогда я к стеклу  лбом прижался,  на жену мою смотрю, а она как стояла у ворот, застывшая ровно в столбняке, так и запомнилась мне на всю мою жизнь: бледная как смерть, в белом подвенечном…

Ну а машина уже через пятнадцать минут остановилась.

Я уж было подумал что все, кранты тебе,  Отто Грильборцер, сейчас приговор зачитают и ага, но посмотрел в окошко и лагерь свой «родной» увидал. Бараки, вышки, труба кирпичная. Все снежком припорошено. И кругом люди. Но не сидельцы, нет. Все в чистом, по большей мере по городской моде одеты: в пальто и шубки. Открыли дверь, и тут ко мне подходит полковник Белодедов, начальник лагеря. Кум по-нашему. Руку мне протягивает, по спине похлопывает, а я все о Маше думаю…,как она там? Одна…

- Это хорошо, что ты Отто, в цивильной одежке. Тебе сейчас снимать будут.

И, правда. Смотрю,  на треноге кинокамера на меня направлена,  рядом с ней пара человек крутится, а какая-то женщина, что-то быстро в микрофон наговаривает, громко, мне ее хорошо слышно было.

«…В этом лагере с 1943 года по 1955,  содержались под стражей немецкие военнопленные в количестве двухсот пятидесяти человек. Все они  уже вернулись в  Германию, и лишь бывший рядовой – связист Отто Грильборцер, освоивший здесь, в лагере профессию тракториста решил остаться в СССР и даже,  как мне только что сообщили,  уже женился на советской девушке.

В это время сзади меня затарахтел трактор,  полковник Белодедов пригнувшись выпрыгнул из кабины и, подбежав ко мне,  шепнул в ухо.

- Давай Отто, покажи им всем, что ты можешь.

- Да что делать-то полковник?

- Да ты что, мать твою, так и не понял что ли до сих пор,  что нужно делать!?

- Нет.

Оглянулся я на обступающих меня совершенно незнакомых мне людей.

-Кто такие? На кой ляд они здесь собрались? Ничего не пойму!

- Круши! Круши эти бараки свои, Грильборцер. Что бы и намека от них не осталось. Только трубу не задень. Надо так…

И тут я понял, понял, что кому-то было нужно показать, может быть даже в кинохронике, как после фашистов, словно после прокаженных,  даже бараки и те уничтожаются.

- Да за ради Бога! – Постарался перекричать я ревущий гул дизеля  и, позабыв про свой свадебный костюм, вскочил в кабину трактора.

Ну, давай милый, в голос прокричал я и «Сталинец 100», крутанувшись на месте и задиристо приподняв сверкающий нож, ринулся на бараки.

Я не помню, что со мной случилось, я, кажется,  даже пел в те минуты, но знаю точно,  что остервенено дергая рычаги бульдозера, круша и калеча добротные еще бараки,  я мстил и Гитлеру, и Сталину, и  троице хохлов – садистов из Бычьей  команды, и страшному, огненному  аду под Сталинградом, и длинным холодным Российским зимам, и неистребимым  клопам  лагерных шконок. Неожиданно в кабину трактора заскочил полковник Белодедов.

- Остановись! Остановись Отто!- Заорал он мне в лицо.

-Все! Ты все хорошо сделал, а теперь все.

- Все?- Я заглушил мотор и, кажется, даже спросил полковника что-то по поводу кирпичной трубы,  единственно оставшейся целой,  на поле, усеянному обломками досок, шифера и пережженного кирпича.

-Спасибо сынок!

 Полковник впихнул мне в руки тяжелый газетный сверток и, понизив голос, спросил, дыша в ухо.

- Тебя как парень, отвезти обратно на машине или сам.

-Сам. - Подумал я, представив, что вторичное появление Черного ворона Маша не перенесет.

- Сам. – Выдавил я и вывалился из кабины трактора.

…- Советские люди, труженики села, местные жители с одобрением смотрели, как был уничтожен последний лагерь немецких военнопленных в Дмитровском районе. Они выразили свое…

Что и как «выразили свое…», я уже не услышал, дорога вошла в лес и лишь скрип свежего снега у меня под ногами да,  шорох еловых ветвей над головой нарушали  зимнюю тишину Подмосковного леса.

Ну а в пакете, переданным мне бывшим лагерным кумом, оказалась бутылка водки, кольцо одесской колбасы и женская косынка ярко голубого цвета - надо полагать Маше в подарок.

- Хороший был мужик, полковник Белодедов.- Распечатывая пачку вафель, вздохнул старик и умолк, глядя на свергающуюся, на солнце реку.

                                                          ***

-Как так получилось, что вы здесь на берегу дом построили? Почему не в деревне? Почему не в Каменках или в Бешенково?

Я эти белые вафли с детства терпеть не мог, но из уважения к старику взял парочку.

- От сосновых шишек дух особый, да и тлеют они жарко.

Словно не расслышав, проговорил Грильборцер, потирая ладонью раскрасневшееся лицо.

 -…Был у нас дом. Как раз в Каменках, как ты и предполагал. В трех шагах от церкви, вернее сказать от клуба в трех шагах. Клуб тогда в церкви расположился: кино показывали, танцы, лектор из города приезжал, про капитализм беседы вел.

Так что все у нас как у людей было, разве что вместо коровы, в сарае коза с козленком зеленкой хрумкали.  Маша худенькая была, хрупкая словно девчонка. Ну, куда ей с коровой воевать? Ее пока раздоишь – руки отвалятся. С козой проще. Иной раз и я мог, помогал. Ну и куры конечно, как же в деревне без кур.

А Машу свою я первой же осенью учиться заставил. В Загорское медучилище поступила. Уставала сильно конечно, но выдержала. Окончила и фельдшером в Ольявидовскую больницу устроилась. Это сейчас запросто: сел в машину и через полчаса ты уже в другом конце района. А тогда с машинами напряг был – на весь участок – одна карета скорой помощи, да и та на ладан дышит.

Одним словом купил я ей велосипед, и стала она на нем по вызовам, по нашим деревням и селам разъезжать: кому укол поставить, а кому банки. Сам понимаешь, люди при любой власти и любой погоде болеют. С одной стороны это наверно и здорово, я имею в виду велосипед. Ножки у Маши  стали крепкие, ровные как на картинке, да и вся ее фигурка, словно пружинка до отказа сжатая: упругая да ладная.  Идет моя девочка по деревне, а бабы, даже те, что помоложе ее будут, от  зависти белеют аж. Однако до сплетен в ее адрес не опускались, чувствовали должно быть, что чистая она во всем, чистая и честная.

 Самовар зашипел закипая, сердито и громко. Казалось, поставь его на колеса и укатит он невесть куда под своей огнедышащей трубой,  на манер небольшого, посеребренного паровоза. Отто снял раскаленную трубу и бросив ее в траву, пошел в дом за заварным чайником.

- Чай здесь пить будем, на природе, комаров сегодня почти нет, ветер южный, на реку дует…

Проговорил он, расстилая на крыльце небольшую, вязанную крючком скатерть.

- Ну и на чем мы остановились?

- На велосипеде…- бросил я, присаживаясь на ступень рядом с самоваром.

- Вот я и говорю, что с одной стороны велосипед конечно и не плохо, а вот с другой…

Немец замолчал, глядя на студенистые воды реки. Молчал он долго, я уже начал подумывать, не уснул ли он случаем? А что особенного, устал старик, нормальное дело но, глянув на него, вдруг заметил, что он плачет. Молча, без слез, но плачет…

- Что с вами, Отто? Вам плохо?

- Плохо Володя, плохо.…В семьдесят девятом,  на мосту что рядом с Хотьково, пролетающий по встречке  Зил, груженый щебнем сбил мою Машу.  

 Краном потом из реки достали и грузовик с погибшим водителем в кабине и искореженный велосипед. Что интересно даже сумку Машину с медикаментами нашли, а саму ее нет. Тело ее так и не нашли. Милиция считает, что труп Маши, унесло рекой далеко от места ДТП, а потом его течением либо в омут, какой засосало, либо за корягу одежкой зацепило. Реки здесь быстрые, можно сказать горные.

- Ну а вы? Спросил я и тут же пожалел о своем вопросе.

- А что я?- Старик вытащил из моей пачки сигарету и разминая ее пальцами продолжил улыбаясь чему-то.

- Я Велю всю от начала до конца с багром прошел. Кажется, нет такого омута, в который я бы самолично не нырнул. Нет ее нигде. Нет Маши и все тут. Я сначала в запой было ударился, но в пьяном виде еще горше одному в пустом доме. Тогда я в сельсовете кусок земли выкупил, под пасеку якобы, и дом этот строить потихоньку начал. Мы с Машей по молодости, сюда частенько приходили. Ты ж сам видел, тот самый мост, где мы с ней впервые увидали друг друга,  отсюда в двух шагах.  А вид-то, какой: Швейцария, а не Подмосковье.

Правление сначала артачилось, да я пчелок за свой счет приобрел, пять семейств, да пять ульев сбил и несколько лет подряд им мед задаром качал.…А тут и перестройка случилась. Колхоз рухнул. Да и не только наш. Все. С народом как могли – рассчитались. С кем-то техникой, машинами, тракторами. С кем-то скотиной: коровами, овцами, лошадьми. С кем-то землей. Я землю выбрал. Пока строился - мед на рынок возил: в Дмитров, в Сергиев - Посад, а то и в Москву. Ну а как отстроился, ульи и продал. Стар я уже по рынкам-то ездить: тому дай, тому отстегни. Надоело.

- Ну а…- Начал, было, я.

Ну,  а Маша объявится, она меня здесь всегда найдет. Мы с ней частенько мечтали о доме над речкой. Чтобы с крылечком, да со скамеечкой.… А она объявится, вот увидишь, объявится.

Отто Грильборцер посмотрел на меня светло-голубыми, выцветшими глазами и улыбнулся.

                                     ***

Я шел домой, на плече лопата, в руке – металлодетектор и думал: а я мог бы так, вот так как этот немец, Отто Грильборцер,  зная точно, что его любимая женщина уже никогда не вернется, ждать и верить, верить и любить?

                                               ***

Имя гл. героя изменено по его настоятельной просьбе.  Картинки по запросу фото леса и дороги

         (фото из сети)

                                    *  *  *


Чтобы оставить комментарий, необходимо зарегистрироваться
  • Самое первое после прочтения: браво! Ну и главное: начал с первых строк и уже не отрывался до конца. Сильно по изложению и оригинально по выбранной теме. Во всяком случае до этого подобного не читал. Скитания по России немецкого солдата просто потрясли. Украинцы? Ещё раз убедился в их жестокости.

    "- Уж лучше пусть у меня в механизаторах еврей числится, чем немец".

    А вот это спорно. Я вырос в тупике России (между Белоруссией и Украиной), и доставалось мне не меньше, чем немцу. Только и слышал: "Жид! Жид!" - и по морде. Сцена крушения немцем бараков лагеря сильно впечатлила своей символичностью. Действительно, фильм. Линия любви Отто и Маши (немца и русской) потрясла. Горький финал. А вот сам рассказ просто замечательный. Оценил. Спасибо!
    Жму руку.

  • Меня всегда бесил антисемитизм в любых его проявлениях. Я вырос в Челябинске, это большой город на Урале, и там подобное практически не замечал…Спасибо за прочтение и положительную оценку…

  • ДОРОГОЙ ВЛАДИМИР, ОГРОМНОЕ СПАСИБО ЗА РАССКАЗ. ТРОНУЛ ДО СЛЁЗ. НЕ МОГЛА ОТОРВАТЬСЯ. КАК КРАСИВО ВЫ ПИШИТЕ! ПРИРОДА В ВАШИХ РАССКАЗАХ ОЖИВАЕТ И ДЫШИТ. ЛЮБЛЮ ЧИТАТЬ ВАША РАССКАЗЫ.
    С БЕЗГРАНИЧНЫМ ОБОЖАНИЕМ - АРИША.

  • КСТАТИ, ДОРОГОЙ ВЛАДИМИР, Я КАК-ТО УПУСТИЛА ВЫСКАЗЫВАНЕ ОТТО ОБ УКРАИНЦЕВ. НЕ СПОРЮ, ЕСТЬ ГРУППЫ УКРАИНСКОГО НАСЕЛЕНИЯ ЛИДЕРОМ КОТОРЫХ ЯВЛЯЕТСЯ СТЕПАН БЕНДЕРА, ЖЕСТОКОСТЬ КОТОРЫХ НЕ ИМЕЛА ГРАНИЦ, НО СРАВНИВАТЬ ИХ СО ВСЕМ УКРАИНСКИМ НАРОДОМ НИКАК НЕЛЬЗЯ. МОЙ ОТЕЦ ТОЖЕ БЫЛ УКРАИНЦЕМ ИЗ ДИНАСТИИ ЗАПОРОЖСКИХ КАЗАКОВ, НО В 10 ЛЕТ МАТЬ ЕГО ВМЕСТЕ С МЛАДШЕЙ СЕСТРЁНКОЙ ПОКИНУЛИ УКРАИНУ, БЕГСТВО ОТ ГОЛОДА. Я ЧИТАЛА НЕМАЛО МАТЕРИАЛА О ТОМ, ЧТО НЕМЦЫ ПРИХОДИЛИ В УЖАС ОТ ЗВЕРИНОЙ НЕНАВИСТИ ЗАПАДНЫХ УКРАИНЦЕВ. ДА, КТО СТОЛКНУЛСЯ С ИХ ЖЕСТОКОСТЬЮ, БЕЗУСЛОВНО ДУМАЛ, ЧТО ВСЕ УКРАИНЦЫ ПАЛАЧИ...
    С БЕЗГРАНИЧНЫМ УВАЖЕНИЕМ - АРИША.

  • Спасибо вам, дорогая Ирина за прочтение...Владимир.

  • Уважаемый Владимир, спасибо за рассказ. История, судьба человека в колесе выпавших на его долю событий, испытаний, несчастий..Особенно полюбились две сцены - Маша, застывшая у ворот "бледная как смерть в белом подвенечном" и крушение лагеря. Там снималось кино, вот и эти моменты я бы пересмотрела как фильм.
    С уважением, Мария.

  • Спасибо Мария. Что интересно, из многих источников видно, что немецких военнопленных у нас в СССР содержали лучше, чем мы своих, так сказатьб врагов народа...

  • Цитата Голода А:

    "Нельзя же недоризнанному Эндрюше совсем без положительных эмоций."

    Пародия:

    Однажды НЕДОРИЗНАННЫЙ Эндрюша
    Слонялся НЕНАРЕЗАННЫМ с утра
    И встретил положительного Хрюшу,
    Который кашу хрюмкал из ведра:
    -Опять ты, Хрюша, хрюмкаешь баланду?
    С баланды той эмоций - голый ноль!
    Ты что ль НЕДООБРЕЗАННЫЙ по гланды?
    Жене резьбу с утра НАРЕЗАЛ, что ль?!

    Н.Б.

    Комментарий последний раз редактировался в Воскресенье, 7 Июль 2019 - 15:57:18 Буторин Николай
  • Придраться есть к чему, было бы желание. Погрешностей хватает.
    Но самое главное - это рассказ не скучный, внимание не уходит и не хочется отрываться от чтения до конца текста.
    И отсутствие замудрючих выкрутасов и словесных кружавчиков - это тоже большой плюс.

  • ...Ну и на том спасибо...)))

  • Умеющий любить умеет ждать... Раз я знаю, что ты придешь, я могу тебя ждать сколько угодно. Главный герой рассказа не смирился с судьбой и ждет… Он искал, искал, но не нашел и ему осталось только ждать… Но чем дольше ты ждёшь, тем больше вероятность, что ты ждёшь не там. Надежда умирает последней. Самое худшее, когда нужно ждать и не можешь ничего сделать. От этого можно сойти с ума. Но каждый верит в лучшее, надеется и ждет. Чем дольше будешь ждать, тем больше дней ты потеряешь навсегда. Но есть и другая точка зрения, что всё приходит в своё время для тех, кто умеет ждать.
    — Но ты не должна меня ждать. Никогда. Очень страшно ждать чего-то.
    — Это ты не понимаешь, Робби. Страшно, когда нечего ждать.
    С уважением, Юрий Тубольцев

    Комментарий последний раз редактировался в Воскресенье, 7 Июль 2019 - 8:58:25 Тубольцев Юрий
  • Спасибо Юрий. Умение любить это по-моему уже большое счастье...

  • Вот сколько раз в лес ходил, а немцев не встречал. А еще бывало встречу пожилого видавшего виды человека, бухнем вместе, ну как в рассказе, а он мне пару анекдотов про Вовочку с бородой. Вот ведь странность то какая то. А Борисов вот так в лес пошел и немца встретил, бухнули, а он ему хрясь и историю. А вы случаем не п-дите? Товарисч.

    Соцреализьм прет из каждого предложения. Тут тебе и любофь до гроба к Маше, и трудолюбивый немец, плохие украинцы, хорошие сибиряки, чуть не блеванул, особенно на фразе "ждать и верить, верить и любить".

    Комментарий последний раз редактировался в Воскресенье, 7 Июль 2019 - 8:58:25 Полар Эндрю
  • Бедняжка Поляр. И жена не даёт, и девки брезгают. Никто не жалеет, не восхищается.
    А тут хоть надристал на кого-нибудь, облегчился. Нельзя же недоризнанному Эндрюше совсем без положительных эмоций.

  • Нет. все так и было.

  • Спасибо, Владимир! Прочитал не отрываясь. Так, по-видимому, и должна выглядеть правда о судьбе случайно встреченного бывшего немецкого военнопленного, прошедшего все круги ада в советском ГУЛАГе. У Отто не осталось выбора после сгоревшего дома в Берлине и судьбоносной встречи с Машей. Выучив язык и став евреем по бумагам (уж лучше, чем немцем в ту пору...), он стал честно трудиться и счастливо жить, но судьба привела к непоправимой трагедии и оставила ему надежду на возвращение Маши из небытия...
    Я работал в Казахстане с немцами в одно клинике и они остались в моей памяти одним из лучших воспоминаний ("Интербригада" http://www.andersval.nl/publikatsii/530-proza/memuary/9521-interbrigada).
    Вы остаётесь по поим меркам и пристрастиям лучшим прозаиком на Острове, знающим и понимающим человеческие души и прекрасно описывающим природу тех мест о которых рассказываете. Мне очень понравился рассказ.
    С благодарностью, СТ.

  • Спасибо дорогой Семен за отзыв. Рад, что вызвал у Вас хорошие и добрые воспоминания.

  • Уважаемый Владимир!
    Спасибо за Вашу маленькую трагедию. Возможно всё так оно и было, а может быть ещё заковыристее.
    Лишний раз убеждаешься, насколько война умеет менять человеческие ценности на звериные, и наоборот.
    А ведь по сути весь 20 век из войны и не вылезали, плюс всякие революции. Сплошная битва причём всё это совершалось с таким ожесточением, что позавидовали бы и варвары, положивший начало конца римской империи. После всего этого хочется стать волком или тигром. Ну а как ещё защититься? Приходит какой-то дядя в фуражке с кокардой и говорит тебе, что ты у них враг народа, а я никакой и не враг народа. Он меня вообще как бы интересует только по пятницам в четверг, или с понедельника до обеда. А он говорит: ну а нам это неважно, у нас приказ о том что каждый второй - это враг нашего народа. Разворачивает тебя затылком к пистолету, и собственно всё. Вернее больше ничего.
    Н.Б.

  • Да. уважаемый Николай. Война меняет человека иной раз очень кардинально. Я иногда смотрю на игру наших великих актеров, Никулина, Этуша, Смоктуновского,Басова, Пуговкина и удивляюсь, как, откуда в их душах осталось столько тепла и доброты, таланта и щедрости? Почему огонь войны не выжег все эти великолепные человеческие качества, которыми они так старательно с нами делятся...

  • Спасибо дорогая Валерия за отзыв. Согласен, что по отдельным представителям нельзя оценивать народ в целом, но и этого старика можно было понять: били и издевались над ним и его товарищами по лагерю именно украинцы....

  • Уважаемый Владимир!
    Спасибо за прекрасный проникновенный рассказ о необычной судьбе немецкого солдата, оставшегося в России! О большой любви, верности и ожидании, длиною в жизнь.
    Вот только украинцам, как мне представляется, зря так много негатива досталось. Не бывает "плохих национальностей", но в каждой нации бывают плохие люди, которые всплывают в периоды ломок и перемен. Как и сейчас в РФ к власти прибилась преступная группа в кремле в период Перестройки, стала бессменной, неприкасаемой и развела небывалую коррупцию, превратив Россию в карикатуру. Страна катится к уровню Северной Кореи, скоро вот и интернет отключат от всемирной сети (1 апреля ВВП подписал решение Думы - дуры об этом грядущем осенью событии!) и как Вы тогда будете выходить на наш сайт с голландским провайдером?
    Уважаемый Владимир!
    В рассказе Вам удались и диалоги, и описания русской природы и они убеждают, что Вы - большой мастер прозы и можно лишь сожалеть, что на нашем Острове так редко появляются Ваши работы.
    С наилучшими пожеланиями,
    Валерия

    Комментарий последний раз редактировался в Суббота, 6 Июль 2019 - 23:57:21 Андерс Валерия
  • Последний рассказ Шашакова надо в избранное.
    (афтор, извени, что не по теме, просто надо Валерии сказать мнение, а старые публикации она не смотрит).

Последние поступления

Календарь

Октябрь 2024
Пн Вт Ср Чт Пт Сб Вс
30 1 2 3 4 5 6
7 8 9 10 11 12 13
14 15 16 17 18 19 20
21 22 23 24 25 26 27
28 29 30 31 1 2 3

Кто сейчас на сайте?

Николаенко Никита   Голод Аркадий  

Посетители

  • Пользователей на сайте: 2
  • Пользователей не на сайте: 2,325
  • Гостей: 1,404