Кравченко Валерий

 

            1. Перед тем как покинуть наш приморский город, немецкие нацисты его полностью сожгли*: 

          "11.09.1943 года мы прибыли в Бердянск и начали эвакуацию мирного населения. Конечно, мы сожгли все, чем могли воспользоваться русские войска. Моя часть разделилась на несколько групп, и мы друг друга редко видели. Неожиданно началось наступление на город русских танков Т-34**,и мы должны были убраться. Нам это удалось! ", - написал о тех трагических осенних днях сорок третьего года панцергренадер полевой жандармерии германских войск Вилли Тидеманн.

           Уже после ухода панц-поджигателей, - 17 сентября 1943 года в нашем городе высадился десант Азовской военной флотилии. Этот день отмечается у нас с тех пор как день освобождения города от нацистов.  

          Все призывного возраста мои родственники-мужчины - участники той войны. Большинство из них не вернулись оттуда. Поэтому двоюродных - троюродных сестер, братьев у меня меньше, чем могло бы быть. Мой отец был ранен, но остался жив. Война долго не уходила из памяти наших взрослых, поэтому детство заполнилось и запомнилось их воспоминаниями о том окаянном лихолетье. Мужчины никогда не говорили такого, чтобы мы - дети, могли представить их героями на той войне. Несколько раз отец вспоминал, как вел в бой под Белгородом совершенно безоружное отделение курсантов расформированного курса Моршанского пулеметного училища. Оказаться безоружным на войне нам не хотелось. В разговорах старших мы не участвовали, но невольными слушателями были, и услышанное навсегда осталось в нашей памяти. Взрослые наши не были ни педагогами, ни психологами, и поэтому вряд ли представляли, какие жуткие кошмары дорисовывало наше детское воображение к их рассказам о той войне.

          Вот тогда-то и довелось услышать от старших рассказ про эшелон с провинившимися чем-то перед советской властью молодыми девчонками, который пригнали на нашу железнодорожную станцию сразу после освобождения города от нацистов. Вооруженная охрана не позволяла девчонкам покидать вагоны, и несколько дней, пока состав стоял на путях, девчонки пели все дни и ночи напролет жалобные песни. А потом тот женский эшелон ушел. В сторону Мелитополя. 

          26 сентября 1943 года там началась Мелитопольская наступательная операция войск Южного фронта (16 октября 1943 года Южный фронт стал именоваться 4-ым Украинским фронтом) в составе... семи армий: 2-ой, 3 -ей, 5-ой ударной, 28-ой, 44-ой, 51-ой, 8-ой воздушной. - Прим.). Закончилась Мелитопольская наступательная операция через сорок дней (продолжалась с 26 сентября 1943 года по 5 ноября 1943 года. - Прим.) прорывом линии обороны, названной нацистами в честь германского бога войны - Вотана (Одина). Цена того прорыва участка фронта шириной в 100 километров от берега Азовского моря до днепровских плавней Великого Луга - многие сотни тысяч жизней наших соотечественников.   

 

            votan_liniya__1943.jpg

          Рис. Восточный фронт в июле-декабре 1943 года. Линия Вотан- Пантера указана красным зигзагом.  


           2. Весной 2007 года у Пришибских высот близ села Чапаевки под Большим Токмаком на реке Молочной, поисково-патриотические отряды Бердянска (отряд «Полигон»), Мелитополя (отряд «Возрождение») и Токмака (отряд «Обелиск») обнаружили массовое неупорядоченное - стихийное захоронение женского безоружного штрафбата. 

          Руководитель поисковой работы - председатель координационного совета Ассоциации поисковых отрядов Запорожской области, командир бердянского военно-поискового отряда «Полигон» Владимир Алексеевич Смердов был тогда награжден за свой подвиг и гражданское мужество государственным орденом Украины - «За заслуги» III степени. Получили награды и многие рядовые поисковики. 

     «Цена победы у Пришибских высот - семь штрафных батальонов, полегших в полном составе только у одного села Чапаевка. В том числе женский штрафбат. Поисковики нашли, эксперты доказали, что было такое варварство в нашей истории. Жутко видеть большой мешок, доверху забитый гребнями для волос. На гребнях выцарапано «Тася", "Рита", "Валя"...», - написали на первых страницах почти... все областные запорожские и центральные украинские газеты весной 2007 года.

         В канун 9 - Мая 2007 года, в Чапаевке - на месте захоронения женского штрафбата поисковики поставили памятник. Он представляет собой нераспустившийся бутон розы с надломанным стеблем. Памятник отлит из бронзы на Мариупольском металлургическом комбинате при участии народного депутата Украины, Героя Украины, директора комбината - Владимира Семеновича Бойко. На гранитной стеле - строки из забытого стихотворения знаменитой поэтессы:   
    

И старушка в цветастом платье

У иконы свечу зажгла.

...Я не знаю, как написать ей,

Чтоб тебя она не ждала?!

 

*** 

 

ЗИНКА

  1

Мы легли у разбитой ели.

Ждем, когда же начнет светлеть.

Под шинелью вдвоем теплее

На продрогшей, гнилой земле.

- Знаешь, Юлька, я - против грусти,

Но сегодня она не в счет.

Дома, в яблочном захолустье,

Мама, мамка моя живет.

У тебя есть друзья, любимый,

У меня - лишь она одна.

Пахнет в хате квашней и дымом,

За порогом бурлит весна.

Старой кажется: каждый кустик

Беспокойную дочку ждет...

Знаешь, Юлька, я - против грусти,

Но сегодня она не в счет.

Отогрелись мы еле-еле.

Вдруг приказ: "Выступать вперед!"

Снова рядом, в сырой шинели

Светлокосый солдат идет.

  2

С каждым днем становилось горше.

Шли без митингов и знамен.

В окруженье попал под Оршей

Наш потрепанный батальон.

Зинка нас повела в атаку.***

Мы пробились по черной ржи,

По воронкам и буеракам

Через смертные рубежи.

Мы не ждали посмертной славы.-

Мы хотели со славой жить.

...Почему же в бинтах кровавых

Светлокосый солдат лежит?

Ее тело своей шинелью

Укрывала я, зубы сжав...

Белорусские ветры пели

О рязанских глухих садах.

  3

- Знаешь, Зинка, я против грусти,

Но сегодня она не в счет.

Где-то, в яблочном захолустье,

Мама, мамка твоя живет.

У меня есть друзья, любимый,

У нее ты была одна.

Пахнет в хате квашней и дымом,

За порогом стоит весна.

И старушка в цветастом платье

У иконы свечу зажгла.

...Я не знаю, как написать ей,

Чтоб тебя она не ждала?!

 Юлия Друнина, «Зинка», 1944 г.

*** 


3. Украина. Лето 1941 года - осень 1943-го 

 

 

          kiev__1941_gefangenschaft.jpg

        Фото 1. Лето 1941 года. Украина. Попали в окружение, впереди - плен. 

 

 

          kiev__1941_6_____gefangenschaft.jpg

         Фото 2.  Украина. 1941 год. Лето. Военнопленный.

          kiev__1941_2__gefangenschaft.jpg

         Фото 3. 41 - ый. Лето. Украина. Пленные красноармейцы

          kiev__1941_4___gefangenschaft.jpg

         Фото 4. Украина. 1941 - ый год. Военнопленные... Они не были расстреляны, а погибли от голода в лагерях для военнопленных.

          

 

         kiev__1941_3___gefangenschaft.jpg

       Фото 5. Украина. Лето. 1941- ый  год. « ...Перед нами и справа и слева от нас были видны тысячи советских пехотинцев и артиллерийские батареи противника, устремившиеся по склонам и гребням прочь. Мы вклинились в поток бегущих русских примерно на 30 километров. Скоро для батальона наступит время приблизиться вплотную к селу Новоспасовка (крупное село в 20 км севернее Бердянска.  - Прим. В. К.) и, возможно, рискнуть пойти на штурм. Массы отступающих советских войск должны будут сгрудиться перед этим селом…

           ...Деревенская улица была, по меньшей мере, 20 метров шириной. К западу от колхоза вдоль гряды курганов продолжалось бегство советских войск. Мне еще не приходилось видеть такого массового бегства…

           ...Мы ворвались в штаб 9-й русской армии, но, к сожалению, командующий сбежал на самолете вместе с генералом ВВС, а перед этим - на штабном автомобиле, который мы обстреляли...

           ...Вся низина
(дельта реки Берда. - Прим. В. К.) была вспучившейся массой отступающих - людей, повозок, техники…

            ...Бежавшие советские войска и не помышляли о сопротивлении. Они в дикой панике устремились вниз по склону в самое русло реки. Артиллерия на конной тяге, машины армейского обоза пехотинцы образовали хаотичную толчею. Лошади стояли в воде, не состоянии взобраться на противоположный берег. Все большее число людей переправлялись через реку, чтобы избежать плена, но они бежали навстречу своей смерти!»...  - Курт Мейер - Kurt Meyer, «Немецкие гренадеры. Воспоминания генерала СС, 1939 -1945»



          

         Фото 6. 
В ходе Второй харьковской битвы (Харьковской катастрофы) в мае 1942 года согласно немецким данным было пленено более 240000 красноармейцев, потери же немецко-румынской стороны при этом составили: 5048 убитых, 2269 пропавших без вести, 22127 ранено, румынские потери раненными и убитыми - около 3000, всего -  около 32 000. Автор этого жуткого фото – известный немецкий репортер Артур Гримм.
     

 

          berdyansk_september_1943__schevzovy.jpg

       Фото 7. Украина. Бердянск. Сентябрь 1943. Улица Интернациональная (в прошлом -  Славянская, ныне - Ля-Сейновская). Растерзанные мирные жители, растерзанные  дети.  Маленькая девочка на переднем плане -  трехлетняя Валя Шевцова. 

       Расследование этого злодеяния, похоже, проводилось. Довелось даже читать что-то об этом в местной прессе. Но, скорее всего, расследование то  было шито белыми нитками… - По образу и подобию Катынского "расследования". Поэтому о нем у нас  сейчас упоминают лишь малоинформированные авторы, а хорошо осведомленные помалкивают… 

          chapaevka__september_2008.jpg

        Фото 8. Украина. Сентябрь 2008 года. Воинский мемориал в селе Чапаевка Токмакского района Запорожской области Украины... Разрушен вандалами русского мира.

 

        Примечания:  

          *Досталось нашему приморскому городу и мирным жителям  и от советской авиации за бесконечно долгих два года нацистской оккупации - с октября 1941 года по сентябрь 1943 года:  советской  авиабомбой, к примеру,  разнесло в клочья дом на улице Пушкинской (как раз там, где сейчас стоит пятиэтажка с библиотекой им. Крупской на первом этаже...),   в котором  жили во время войны моя сестра Сталина и  брат Виктор со своей мамой Марией Тимофеевной...  Нацисты каким-то образом, возможно, что и как-то  косвенно,  предупреждали мирное население о предстоящих воздушных налетах советской авиации. Поэтому моя бабушка Аня, взяв пятилетнюю  сестру мою Сталину, ушла с ней в  пригород - в Немецкую Колонию.  Там между рядами знаменитых «колонских» виноградников  горожане  выкопали во время войны траншеи - укрытия. А вот у Марии Тимофеевны не было сил, чтобы идти с ними - она осталась тогда с двухлетним моим братом  Виктором дома на улице Пушкинской.      

          **Танки Т-34 шли не к городу, а к дороге Бердянск - Мелитополь - наперерез  не конвоируемой многотысячной колонне жителей города Бердянска, двигающейся строго  на запад - в сторону Мелитополя - за Днепр... Естественно, что если бы рота немецких  национал-социалистических поджигателей полевого жандарма Вилли Тидеманна вовремя не покинула бы Бердянск, то путь ей  к отступлению был бы  отрезан советскими танками. Мирные же жители нашего города  увидели советские танки в районе села Приазовского. Это приблизительно в 80 километрах к западу от Бердянска. Вероятнее всего, советские танки пришли  туда со стороны северо-востока.    

*** «Во время второй мировой войны мир стал свидетелем женского феномена. Женщины служили во всех родах войск уже во многих странах: в английской армии - 225 тысяч, в американской - 450-500, в германской - 500 тысяч... В советской армии воевало около миллиона женщин (более миллиона  советских женщин - летчиц, снайперов, артиллеристок, танкисток, пулеметчиц, парашютисток, разведчиц, морячек, минеров, пехотинцев, не считая связисток, репортеров, топографов, медсестер, банно-прачечных работниц, воевали, ходили в атаку в войну 1941-1941 гг. с оружием в руках. - Прим. В.К.) Они овладели всеми военными  специальностями,  в  том числе и самыми  "мужскими". Даже возникла языковая проблема: у слов "танкист", "пехотинец", "автоматчик"  до  того  времени не существовало женского рода, потому что эту работу еще  никогда не делала женщина»... - Светлана Алексиевич [(род. 31 мая, Станислав, Украина), белорусская писательница], «У войны не женское лицо», 1978-2004 

***


Чтобы оставить комментарий, необходимо зарегистрироваться

Люди, участвующие в этой беседе

  • Гость - Кравченко Валерий

    Николай НиколаевичНИКУЛИН «ВОСПОМИНАНИЯ
    О ВОЙНЕ», Напечатано по решению Редакционно-издательского совета
    Государственного Эрмитажа
    Идея серии - Г. В. Вилинбахов, М. С. Глинка, М. Б. Пиотровский

    2-е издание. СПб. Издательство Гос. Эрмитажа
    2008 г.



    ***

    …Петров (как звали почтальона), показавшийся мне таким милым, в конце войны раскрылся как уголовник, мародер и насильник. В Германии он рассказал мне, на правах старой дружбы, сколько золотых часов и браслетов ему удалось грабануть, скольких немок он испортил. Именно от него я услышал первый из бесконечной серии рассказ на тему «наши за границей». Этот рассказ сперва показался мне чудовищной выдумкой, возмутил меня и потому навсегда врезался в память: «Прихожу я на батарею, а там старички-огневички готовят пир. От пушки им отойти нельзя, не положено. Они прямо на станине крутят пельмени из трофейной муки, а у другой станины по очереди забавляются с немкой, которую притащили откуда-то. Старшина разгоняет их палкой:
    — Прекратите, старые дураки! Вы, что, заразу хотите внучатам привезти!? Он уводит немку, уходит, а минут через двадцать все начинается снова». Другой рассказ Петрова о себе:
    — Иду это я мимо толпы немцев, присматриваю бабенку покрасивей и вдруг гляжу: стоит фрау с дочкой лет четырнадцати. Хорошенькая, а на груди вроде вывески, написано: «Syphilis», это, значит, для нас, чтобы не трогали. Ах ты, гады, думаю, беру девчонку за руку, мамане автоматом в рыло, и в кусты. Проверим, что у тебя за сифилис! Аппетитная оказалась девчурка...
    ***
    Войска тем временем перешли границу Германии. Теперь война повернулась ко мне еще одной неожиданной стороной. Казалось, все испытано: смерть, голод, обстрелы, непосильная работа, холод. Так ведь нет! Было еще нечто очень страшное, почти раздавившее меня. Накануне перехода на территорию Рейха, в войска приехали агитаторы. Некоторые в больших чинах.
    — Смерть за смерть!!! Кровь за кровь!!! Не забудем!!! Не простим!!! Отомстим!!! — и так далее...
    До этого основательно постарался Эренбург, чьи трескучие, хлесткие статьи все читали: «Папа, убей немца!» И получился нацизм наоборот. Правда, те безобразничали по плану: сеть гетто, сеть лагерей. Учет и составление списков награбленного. Реестр наказаний, плановые расстрелы и т. д. У нас все пошло стихийно, по-славянски. Бей, ребята, жги, глуши! Порти ихних баб! Да еще перед наступлением обильно снабдили войска водкой. И пошло, и пошло! Пострадали, как всегда, невинные. Бонзы, как всегда, удрали... Без разбору жгли дома, убивали каких-то случайных старух, бесцельно расстреливали стада коров. Очень популярна была выдуманная кем-то шутка: «Сидит Иван около горящего дома. \"Что ты делаешь?\"- спрашивают его. \"Да вот, портяночки надо было просушить, костерок развел\"»... Трупы, трупы, трупы. Немцы, конечно, подонки, но зачем же уподобляться им? Армия унизила себя. Нация унизила себя. Это было самое страшное на войне. Трупы, трупы... На вокзал города Алленштайн, который доблестная конница генерала Осликовского захватила неожиданно для противника, прибыло несколько эшелонов с немецкими беженцами. Они думали, что едут в свой тыл, а попали... Я видел результаты приема, который им оказали. Перроны вокзала были покрыты кучами распотрошенных чемоданов, узлов, баулов. Повсюду одежонка, детские вещи, распоротые подушки. Все это в лужах крови...
    «Каждый имеет право послать раз в месяц посылку домой весом в двенадцать килограммов», — официально объявило начальство. И пошло, и пошло! Пьяный Иван врывался в бомбоубежище, трахал автоматом об стол и, страшно вылупив глаза, орал: «УРРРРР*! Гады!» Дрожащие немки несли со всех сторон часы, которые сгребали в «сидор» и уносили. Прославился один солдатик, который заставлял немку держать свечу (электричества не было), в то время, как он рылся в ее сундуках. Грабь! Хватай! Как эпидемия, эта напасть захлестнула всех... Потом уже опомнились, да поздно было: черт вылетел из бутылки. Добрые, ласковые русские мужики превратились в чудовищ. Они были страшны в одиночку, а в стаде стали такими, что и описать невозможно!
    Теперь прошло много времени, и почти все забылось, никто не узнает правды... Впрочем, каждая война приводит к аналогичным результатам — это ее природа. Но это страшней опасностей и смерти…

    ***
    …Разместившись на роскошных хозяйских кроватях, солдаты не торопясь, со вкусом, обсудили, что делал хозяин с хозяйкой под мягкой периной, и уснули. Мне же спалось плохо, впечатления последних дней были не из тех, которые навевают сон. Часов около трех ночи, взяв свечу, я отправился побродить по дому и, проходя мимо кладовки, услышал странные звуки, доносящиеся изнутри. Открыв дверь, я обнаружил гвардии ефрейтора Кукушкина, отправляющего надобность в севрское блюдо. Салфетки рядом были изгажены...
    — Что ж ты делаешь, сволочь, — заорал я.
    — А что? — кротко сказал Кукушкин.
    Он был небольшого роста, круглый, улыбчивый и очень добрый. Со всеми у него были хорошие отношения. Всем он был симпатичен. Звали его обычно не Кукушкин, а ласково, Кукиш…

    ***

    В нашем доме, на самом верху, в мансарде, жила женщина лет тридцати пяти с двумя детьми. Муж ее сгинул на фронте, бежать ей было трудно — с грудным младенцем далеко не убежишь, и она осталась. Солдаты узнали, что она хорошая портниха, тащили материал и заставляли ее шить галифе. Многим хотелось помодничать, да и обносились за зиму основательно. С утра и до вечера строчила немка на машинке. За это ей давали обеды, хлеб, иногда сахар. Ночью же многие солдаты поднимались в мансарду, чтобы заниматься любовью. И в этом немка боялась отказать, трудилась до рассвета, не смыкая глаз... Куда же денешься? У дверей в мансарду всегда стояла очередь, разогнать которую не было никакой возможности.
    В это время я залечивал очередную рану в нашей санроте. Однажды с новой партией раненых прибыл сюда майор Г. Я давно знал его и считал одним из немногих положительных героев большой трагедии под названием «война». Майор был симпатичен, хорошо образован, во всяком случае, в своей области — был весьма грамотным артиллеристом. Он отличался незаурядной смелостью. Мне рассказывали о его отчаянных похождениях в тылу немцев, когда в августе 1942 года 2-я ударная армия попала в окружение под Синявино. Одним словом, это был образцовый офицер. Я служил рядом с ним несколько месяцев и проникся большим уважением к своему командиру. Теперь мы вновь оказались вместе. Немецкий осколок вырвал у майора Г. здоровенный кусок мяса из плечевой мышцы. Рана была большая, но не опасная. Она не отразилась на общем состоянии здоровья майора. Он был, как всегда, статен, краснощек, жизнерадостен, бодр и не валялся на госпитальной койке, а проводил дни на ногах, разгуливая по городу и интересуясь всем.
    Этот странный и дикий случай произошел однажды поздно вечером. Я сидел в своей комнате и вдруг услышал наверху, в мансарде, пистолетные выстрелы. Заподозрив неладное, я бросился вверх по лестнице, распахнул дверь и увидел ужасающую сцену. Майор Г. стоял с дымящимся пистолетом в руке, перед ним сидела немка, держа мертвого младенца в одной руке и зажимая рану другой. Постель, подушки, детские пеленки — все было в крови. Пуля прошла через головку ребенка и застряла в груди матери. Майор Г. был абсолютно спокоен, неподвижен и трезв как стеклышко. Зато стоящий рядом лейтенант весь извивался и шипел:
    — Ну, убей! Убей ее!
    Этот лейтенант был совершенно пьян — серое лицо, синие губы, слезящиеся глаза, слюни изо рта. Так пьянеют алкоголики на последней стадии алкоголизма. (Я на днях видел такого в метро. Он сидел, мычал, а под ним образовалась лужа, тоненькой струйкой растекавшаяся через весь вагон, метров на пятнадцать... А напротив сидели раскрашенные девочки в джинсах и обсуждали: сколько же жидкости может быть в человеке?) Лейтенант был пьян до изумления, но, как я понял, все же делал свое дело: подзуживал майора. Зачем? Я не знал. Может быть, у него была цель — устроить провокацию и слепить дело? Он ведь был из СМЕРШа! А пути и методы этой организации неисповедимы... Как бы то ни было, майор Г. все еще держал пистолет в руке. Ничего не поняв и не обдумав, я неожиданно для себя влепил майору в ухо. Вероятно, мне показалось, что он впал в помутнение разума и мой удар должен был привести его в чувство. Так бывало на передовой, когда молодые солдаты терялись от ужаса в первом бою: крепкая оплеуха возвращала им разум и здравый смысл. Однажды я треснул молодого лейтенанта, наклавшего в штаны во время атаки, и позже он был мне за это благодарен. Но тут была не передовая, и все получилось иначе. Майор Г. спокойно положил пистолет в кобуру, а лейтенант поднял крик: «А-а-а! Ударил офицера!» — орал он торжественно и радостно, словно только этого и ждал. Я понял, что попал в скверную историю. Ударить офицера — невероятное событие. Никому не интересно, что я сделал это из добрых побуждений.

    В 1941-1942 годах меня бы без церемоний поставили к стенке. Сейчас же в лучшем случае можно было надеяться на штрафную роту. Надо сказать, что рукоприкладства во Вторую мировую войну в нашей армии не было. Во всяком случае я не видел ничего подобного и не слыхал об этом. Солдата могли расстрелять за трусость, за строптивость, но ударить — ни-ни! Попробуй ударь, — в первой же атаке заработаешь пулю в затылок! Но главное — необходимость вместе разделять опасность, вместе идти на смерть вырабатывала уважение друг к другу и рукоприкладства не было. Тем более не было случаев, чтобы солдат поднял руку на офицера. Другое дело высшее начальство: у них был свой этикет, нас не касавшийся. Однажды я видел, как пьяный генерал, командир танкистов, лупил толстой суковатой палкой своих полковников и майоров. Позже они сами во всем разобрались...
    Следующий акт драмы произошел на лестничной площадке этажом ниже. Сцена была немая, но величественная, в духе трагедий Шекспира: два санитара медленно несли сверху детский трупик, освещая себе дорогу чадящими факелами. В открытых дверях операционной был виден врач в белом халате, готовившийся извлекать пулю из груди матери, а из противоположной двери два автоматчика вывели меня — без ремня, без погон, — для того, чтобы отправить в кутузку.
    Меня заперли в сыром подвале и продержали там ночь и день. К вечеру повели куда-то. На допрос, — решил я. Только бы не лупили! Однако опять счастье улыбнулось мне. Начальник из СМЕРШа долго разглядывал меня, а потом сказал:
    — Иди, давай, да в следующий раз не валяй дурака. Да помалкивай, помалкивай!
    Мне отдали ремень, погоны и все на этом кончилось. Потом уже, сопоставляя обстоятельства, я понял, что начальство не радо было происшедшему. Лейтенант, по-видимому, занимался самодеятельностью и перестарался. Назревал скандал. Майор Г. был образцовым офицером, я был ветераном дивизии, да еще только что получившим орден. Дело решили замять, будто ничего не произошло.
    Но что же это было? Почему стрелял майор Г.? Если бы это был лейтенант, я бы не удивился. Лейтенанту подобные действия положены по должности и по складу характера, но майор...
    Тогда я осуждал его, а сейчас, через много лет, недоумеваю и ничего не могу понять. Быть может, майор Г. насмотрелся на жестокость немцев? Как и все мы, он видел огромную братскую могилу с убитыми пленными русскими, которую мы обнаружили в Вороново. Он видел трупы наших детей, замученных и сожженных. Он, вероятно, хорошо знал, что победы немцев в 1941-1942 годах были в значительной мере обусловлены жестокостью: они без церемоний убивали всех подряд, военных и гражданских, старых и молодых. Возможно, все это ожесточило майора и он решил мстить. К тому же маленький сын немки через двадцать лет стал бы солдатом и опять пошел войной на нас... Может быть, майор Г. знал, что жестокость — непременный спутник истории человечества от библейских времен до наших дней и чаще страдает невинный, чем виновный. Может быть, он понял, что великие преобразователи рода человеческого — Иван Грозный, Гитлер, Сталин и многие другие — утверждались на жестокости, уничтожая и своих и чужих, врагов и приверженцев без разбора, чтобы тем самым крепить свои идеи и свою власть. Но вряд ли майор Г. размышлял на эту тему. Он просто стрелял. И я до сих пор ломаю голову: зачем? Больше я никогда его не видел, но недавно узнал, что майор, теперь уже полковник, долгое время работал в штабах, потом читал лекции в Военной академии, а теперь на пенсии. Не берусь судить его, но вспоминаю с омерзением…

    ***
    Маршал Жуков

    Великолепное шоссе Франкфурт-на-Одере — Берлин, чудо немецкого дорожного строительства, шло с Востока прямо на Запад, вонзалось в пригороды немецкой столицы и, пройдя через весь город, упиралось в Рейхстаг, символ немецкой государственности. В начале мая 1945 года по этому шоссе, как по гигантской артерии, двигался мощный поток советских военных машин, вобравший в себя металл, нефть, конструкторскую мысль со всех концов огромной России, а также мощный поток людей в солдатской форме — кровь России, выдавленную изо всех пор земли русской. Все это создавало гигантскую силу, которая должна неотвратимо затопить и раздавить агонизирующую Германию.
    Мы на нашем грузовичке, подобно маленькому кровяному шарику в артерии, неслись по направлению к Берлину. Но вдруг с громким треском лопнула под нами изношенная шина, и энергичный регулировщик, махая флажком, вывел нас из потока машин на обочину, подтверждая свои указания хриплым матом. Как бегун, сошедший с дистанции, мы отключились от общего стремительного движения вперед, вздохнули спокойно и огляделись. Майское солнце заливало ясным светом уютные домики, зеленеющие поля и рощи. Голубое небо необыкновенной чистоты, лишь кое-где загаженное разрывами зенитных снарядов, простиралось над нами. Шофер менял колесо, мы наслаждались отдыхом. А в нескольких метрах от нас по-прежнему ревел нескончаемый поток машин, грохоча и гудя, — грандиозная движущаяся по шоссе сила.
    Вдруг в непрерывности ритма дорожного движения обнаружились перебои, шоссе расчистилось, машины застыли на обочинах, и мы увидели нечто новое — кавалькаду грузовиков с охраной, вооруженных мотоциклистов и джип, в котором восседал маршал Жуков. Это он силой своей несокрушимой воли посылал вперед, на Берлин, все то, что двигалось по шоссе, все то, что аккумулировала страна, вступившая в смертельную схватку с Германией. Для него расчистили шоссе, и никто не должен был мешать его движению к немецкой столице.
    Но что это? По шоссе стремительно движется грузовик со снарядами, обгоняет начальственную кавалькаду. У руля сидит иван, ему приказали скорей, скорей доставить боеприпасы на передовую. Батарея без снарядов, ребята гибнут, и он выполняет свой долг, не обращая внимания на регулировщиков. Джип маршала останавливается, маршал выскакивает на асфальт и бросает:
    —...твою мать! Догнать! Остановить! Привести сюда!
    Через минуту дрожащий иван предстает перед грозным маршалом.
    — Ваши водительские права!
    Маршал берет документ, рвет его в клочья и рявкает охране:
    — Избить, обоссать и бросить в канаву!
    Свита отводит ивана в сторону, тихонько шепчет ему:
    — Давай, иди быстрей отсюда, да не попадайся больше!
    Мы, онемевшие, стоим на обочине. Маршал уже давно отъехал в Берлин, а грохочущий поток возобновил свое движение…(Николай НиколаевичНИКУЛИН «ВОСПОМИНАНИЯ
    О ВОЙНЕ», Напечатано по решению Редакционно-издательского совета
    Государственного Эрмитажа
    Идея серии - Г. В. Вилинбахов, М. С. Глинка, М. Б. Пиотровский

    2-е издание. СПб. Издательство Гос. Эрмитажа
    2008 г.)

    ***

  • Гость - Кравченко Валерий

    …«Еще денька два повоюем, добьем оставшихся и поедем в тыл на переформировку. Вот тогда-то погуляем!»…

    Николай Николаевич
    НИКУЛИН «ВОСПОМИНАНИЯ
    О ВОЙНЕ»

    Напечатано по решению Редакционно-издательского совета
    Государственного Эрмитажа
    Идея серии - Г. В. Вилинбахов, М. С. Глинка, М. Б. Пиотровский

    2-е издание. СПб. Издательство Гос. Эрмитажа
    2008 г.

    ХРАНИТЕЛЬ И ВОЙНА

    Эта книга выходит в серии «Хранитель». Ее автор и герой —знаменитый ученый, историк искусств от Бога, яркий представитель научных традиций Эрмитажа и Петербургской Академии художеств. Он — глубокий знаток искусства старых европейских мастеров, тонкий ценитель живописного мастерства. У него золотой язык, прекрасные книги, замечательные лекции. Он воспитал несколько поколений прекрасных искусствоведов, в том числе и сотрудников Эрмитажа. Он пишет прекрасные рассказы-воспоминания.
    Но сегодня Николай Николаевич Никулин, тихий и утонченный профессор, выступает как жесткий и жестокий мемуарист. Он написал книгу о Войне. Книгу суровую и страшную. Читать ее больно. Больно потому, что в ней очень неприятная правда.
    Истина о войне складывается из различных правд. Она у каждого своя. У кого — радостная, у кого — трагическая, у кого — полная божественного смысла, у кого — банально пустая. Но для того, чтобы нести людям свою личную правду, надо иметь на это право.
    Николай Николаевич — герой войны, его имя есть в военных энциклопедиях. Кровью и мужеством он заслужил право рассказать свою правду. Это право он имеет еще и потому, что имя его есть и в книгах по истории русского искусствоведения. Хранитель прекрасного и знаток высоких ценностей, он особо остро и точно воспринимает ужасы и глупости войны. И рассказывает о них с точки зрения мировой культуры, а не просто как ошалевший боец. Это тот самый случай, когда точный анализ и достоверные описания рождаются из приемов, больше присущих искусству, чем техническим наукам.
    И рождается самое главное ощущение, а из него — знание. Войны, такие, какими их сделал XX век, должны быть начисто исключены из нашей земной жизни, какими бы справедливыми они ни были.
    Иначе нам всем — конец!

    Михаил Пиотровский
    Директор Государственного Эрмитажа


    ПРЕДИСЛОВИЕ… Мои записки не предназначались для публикации. Это лишь попытка освободиться от прошлого: подобно тому, как в западных странах люди идут к психоаналитику, выкладывают ему свои беспокойства, свои заботы, свои тайны в надежде исцелиться и обрести покой, я обратился к бумаге, чтобы выскрести из закоулков памяти глубоко засевшую там мерзость, муть и свинство, чтобы освободиться от угнетавших меня воспоминаний. Попытка наверняка безуспешная, безнадежная…
    ***
    …Если все же у рукописи найдется читатель, пусть он воспринимает ее не как литературное произведение или исторический труд, а как документ, как свидетельство очевидца.

    Ленинград, 1975
    ***

    …В один прекрасный день дивизию выстроили на плацу перед казармой, а нам приказали построиться рядом. Мы шутили, болтали, гадали, что будет. Скомандовали смирно и привели двоих, без ремней. Потом капитан стал читать бумагу: эти двое за дезертирство были приговорены к смертной казни. И тут же, сразу, мы еще не успели ничего понять, автоматчики застрелили обоих. Просто, без церемоний... Фигурки подергались и застыли. Врач констатировал смерть. Тела закопали у края плаца, заровняв и утоптав землю. В мертвой тишине мы разошлись. Расстрелянные, как оказалось, просто ушли без разрешения в город — повидать родных. Для укрепления дисциплины устроили показательный расстрел. Все было так просто и так страшно!...

    ***

    …Мне рассказывали, как некий полковник Волков выстраивал женское пополнение и, проходя вдоль строя, отбирал приглянувшихся ему красоток. Такие становились его ППЖ*, а если сопротивлялись — на губу, в холодную землянку, на хлеб и воду! Потом крошка шла по рукам, доставалась разным помам и замам. В лучших азиатских традициях!
    В армейской жизни под Погостьем сложился между тем своеобразный ритм. Ночью подходило пополнение: пятьсот — тысяча — две-три тысячи человек**. То моряки, то маршевые роты из Сибири, то блокадники (их переправляли по замерзшему Ладожскому озеру). Утром, после редкой артподготовки, они шли в атаку и оставались лежать перед железнодорожной насыпью. Двигались в атаку черепашьим шагом, пробивая в глубоком снегу траншею, да и сил было мало, особенно у ленинградцев. Снег стоял выше пояса, убитые не падали, застревали в сугробах. Трупы засыпало свежим снежком, а на другой день была новая атака, новые трупы, и за зиму образовались наслоения мертвецов, которые только весною обнажились от снега, — скрюченные, перекореженные, разорванные, раздавленные тела. Целые штабеля…

    ***

    …Кадровая армия погибла на границе. У новых формирований оружия было в обрез, боеприпасов и того меньше. Опытных командиров — наперечет. Шли в бой необученные новобранцы...
    — Атаковать! — звонит Хозяин из Кремля.
    — Атаковать! — телефонирует генерал из теплого кабинета.
    — Атаковать! — приказывает полковник из прочной землянки.
    И встает сотня Иванов, и бредет по глубокому снегу под перекрестные трассы немецких пулеметов. А немцы в теплых дзотах, сытые и пьяные, наглые, все предусмотрели, все рассчитали, все пристреляли и бьют, бьют, как в тире. Однако и вражеским солдатам было не так легко. Недавно один немецкий ветеран рассказал мне о том, что среди пулеметчиков их полка были случаи помешательства: не так просто убивать людей ряд за рядом — а они все идут и идут, и нет им конца…

    ***

    …На войне особенно отчетливо проявилась подлость большевистского строя. Как в мирное время проводились аресты и казни самых работящих, честных, интеллигентных, активных и разумных людей, так и на фронте происходило то же самое, но в еще более открытой, омерзительной форме. Приведу пример. Из высших сфер поступает приказ: взять высоту. Полк штурмует ее неделю за неделей, теряя множество людей в день. Пополнения идут беспрерывно, в людях дефицита нет. Но среди них опухшие дистрофики из Ленинграда, которым только что врачи приписали постельный режим и усиленное питание на три недели. Среди них младенцы 1926 года рождения, то есть четырнадцатилетние, не подлежащие призыву в армию... «Вперрред!!!», и все. Наконец какой-то солдат или лейтенант, командир взвода, или капитан, командир роты (что реже), видя это вопиющее безобразие, восклицает: «Нельзя же гробить людей!...

    ***

    …Откуда же сейчас, в шестидесятые годы, опять возник миф, что победили только благодаря Сталину, под знаменем Сталина? У меня на этот счет нет сомнений. Те, кто победил, либо полегли на поле боя, либо спились, подавленные послевоенными тяготами. Ведь не только война, но и восстановление страны прошло за их счет. Те же из них, кто еще жив, молчат, сломленные. Остались у власти и сохранили силы другие — те, кто загонял людей в лагеря, те, кто гнал в бессмысленные кровавые атаки на войне. Они действовали именем Сталина, они и сейчас кричат об этом. Не было на передовой: «За Сталина!». Комиссары пытались вбить это в наши головы, но в атаках комиссаров не было. Все это накипь...
    Конечно же, шли в атаку не все, хотя и большинство. Один прятался в ямку, вжавшись в землю. Тут выступал политрук в основной своей роли: тыча наганом в рожи, он гнал робких вперед... Были дезертиры. Этих ловили и тут же расстреливали перед строем, чтоб другим было неповадно... Карательные органы работали у нас прекрасно. И это тоже в наших лучших традициях. От Малюты Скуратова до Берии в их рядах всегда были профессионалы, и всегда находилось много желающих посвятить себя этому благородному и необходимому всякому государству делу. В мирное время эта профессия легче и интересней, чем хлебопашество или труд у станка. И барыш больше, и власть над другими полная. А в войну не надо подставлять свою голову под пули, лишь следи, чтоб другие делали это исправно.
    Войска шли в атаку, движимые ужасом. Ужасна была встреча с немцами, с их пулеметами и танками, огненной мясорубкой бомбежки и артиллерийского обстрела. Не меньший ужас вызывала неумолимая угроза расстрела. Чтобы держать в повиновении аморфную массу плохо обученных солдат, расстрелы проводились перед боем. Хватали каких-нибудь хилых доходяг или тех, кто что-нибудь сболтнул, или случайных дезертиров, которых всегда было достаточно. Выстраивали дивизию буквой «П» и без разговоров приканчивали несчастных. Эта профилактическая политработа имела следствием страх перед НКВД и комиссарами — больший, чем перед немцами. А в наступлении, если повернешь назад, получишь пулю от заградотряда. Страх заставлял солдат идти на смерть. На это и рассчитывала наша мудрая партия, руководитель и организатор наших побед. Расстреливали, конечно, и после неудачного боя. А бывало и так, что заградотряды косили из пулеметов отступавшие без приказа полки. Отсюда и боеспособность наших доблестных войск.
    Многие сдавались в плен, но, как известно, у немцев не кормили сладкими пирогами... Были самострелы, которые ранили себя с целью избежать боя и возможной смерти. Стрелялись через буханку хлеба, чтобы копоть от близкого выстрела не изобличила членовредительства. Стрелялись через мертвецов, чтобы ввести в заблуждение врачей. Стреляли друг другу в руки и ноги, предварительно сговорившись. Особенно много было среди самострелов казахов, узбеков и других азиатов. Совсем не хотели они воевать. Большей частью членовредителей разоблачали и расстреливали. Однажды в погостьинском лесу я встретил целый отряд — человек двадцать пять с руками в кровавых повязках. Их вели куда-то конвоиры из СМЕРШа с винтовками наперевес. В другой раз, доставив в санчасть очередного раненого, я увидел в операционной человека с оторванной кистью руки. Рядом дежурил часовой. Санитары рассказали мне следующую историю. Некто Шебес, писарь продовольственного склада, был переведен в разведку. Здесь он узнал, что на передовой стреляют и можно погибнуть. Тогда Шебес забрался в дзот, высунул из амбразуры кулак с запалом от гранаты и взорвал его. Солдаты, ничего не подозревая, отправили Шебеса, как раненого, в медсанбат. И уехал бы он в тыл, домой, если бы не старший лейтенант Толстой — наш контрразведчик. Это был прирожденный мастер своего дела, профессионал высокого класса. Один вид его приводил в трепет. Огромные холодные глаза, длинные, извивающиеся пальцы... Толстой пошел на передовую, нашел дзот, нашел оторванные пальцы, разорванную перчатку и успел догнать Шебеса в медсанбате. Увидев его, Шебес забился в истерике и во всем сознался. Позже его расстреляли.
    Чтобы не идти в бой, ловкачи стремились устроиться на тепленькие местечки: при кухне, тыловым писарем, кладовщиком, ординарцем начальника и т. д. и т. п. Многим это удавалось. Но когда в ротах оставались единицы, тылы прочесывали железным гребнем, отдирая присосавшихся и направляя их в бой. Оставались на местах самые пронырливые. И здесь шел тоже естественный отбор. Честного заведующего продовольственным складом, например, всегда отправляли на передовую, оставляя ворюгу. Честный ведь все сполна отдаст солдатам, не утаив ничего ни для себя, ни для начальства. Но начальство любит пожрать пожирней. Ворюга же, не забывая себя, всегда ублажит вышестоящего. Как же можно лишиться столь ценного кадра? Кого же посылать на передовую? Конечно, честного! Складывалась своеобразная круговая порука — свой поддерживал своего, а если какой-нибудь идиот пытался добиться справедливости, его топили все вместе. Иными словами, явно и неприкрыто происходило то, что в мирное время завуалировано и менее заметно. На этом стояла, стоит и стоять будет земля русская…

    ***

    …Война — самое большое свинство, которое когда-либо изобрел род человеческий. Подавляет на войне не только сознание неизбежности смерти. Подавляет мелкая несправедливость, подлость ближнего, разгул пороков и господство грубой силы... Опухший от голода, ты хлебаешь пустую баланду — вода с водою, а рядом офицер жрет масло. Ему полагается спецпаек да для него же каптенармус ворует продукты из солдатского котла. На тридцатиградусном морозе ты строишь теплую землянку для начальства, а сам мерзнешь на снегу. Под пули ты обязан лезть первым и т. д. и т. п. Но ко всему этому быстро привыкаешь, это выглядит страшным лишь после гражданской изнеженности. А спецпаек для начальства — это тоже историческая необходимость. Надо поддержать офицерский корпус — костяк армии. Вокруг него все вертится на войне. Выбывают в бою в основном солдаты, а около офицерского ядра формируется новая часть...

    ***


    …Как прекрасно все это описано в книгах, газетах! Овеяно романтикой и розовым туманом. Знакомая картина! Такое уже бывало. Достаточно вспомнить хотя бы описания суворовских походов. Так все красиво! А ведь великий полководец, побеждая, терял людей в несколько раз больше, чем его противники. А великий поход 1812 года? И это была чудовищная победа! Сперва развал, поражение за поражением. Понадобилось отдать пол-России и Москву, чтобы наконец понять серьезность положения, организоваться и разбить противника, но какой ценой! Об этом забыли, утопив правду в квасном патриотизме. Выходит, история ничему не учит. Каждое поколение начинает сначала, повторяет ошибки предков. Национальные традиции оказываются сильнее разума, сильнее воли и добрых пожеланий отдельных светлых умов.
    Победа 1945 года! Чего ты стоила России? По официальным данным — 20 миллионов убитых, по данным недругов — 40 и даже более. Это невозможно даже представить! Если положить всех плечом к плечу рядом, то они будут лежать от Москвы до Владивостока! Миллионы и десятки миллионов — звучит достаточно абстрактно, а когда видишь сто или тысячу… трупов, искромсанных, втоптанных в грязь, — это впечатляет. Сейчас мы склоняем и спрягаем в печати и по радио цифру 20 миллионов, даже вроде кокетничаем ею и хвастаемся, упрекая западных союзников в том, что они потеряли меньше. А когда речь заходит о конкретных событиях, о Погостье, Синявино и тысячах других мест на других фронтах, мы замолкаем. Конкретные факты ошеломляют, рассказывая о них, надо называть конкретных виновников событий, а они пока еще живы. Так и молчим, а война выглядит в газетах и мемуарах даже очень прекрасно…

    ***

    В пехотных дивизиях уже в 1941-1942 годах сложился костяк снабженцев, медиков, контрразведчиков, штабистов и тому подобных людей, образовавших механизм приема пополнения и отправки его в бой, на смерть. Своеобразная мельница смерти. Этот костяк в основе своей сохранялся, привыкал к своим страшным функциям, да и люди подбирались соответствующие, те кто мог справиться с таким делом. Начальство тоже подобралось нерассуждающее, либо тупицы, либо подонки, способные лишь на жестокость. «Вперед!» — и все. Мой командир пехотного полка в «родной» 311-й дивизии, как говорили, выдвинулся на свою должность из командира банно-прачечного отряда. Он оказался очень способным гнать свой полк вперед без рассуждений. Гробил его множество раз, а в промежутках пил водку и плясал цыганочку. Командир же немецкого полка, противостоявшего нам под Вороново, командовал еще в 1914-1918 годах батальоном, был профессионалом, знал все тонкости военного дела и, конечно, умел беречь своих людей и бить наши наступающие орды...
    Великий Сталин, не обремененный ни совестью, ни моралью, ни религиозными мотивами, создал столь же великую партию, развратившую всю страну и подавившую инакомыслие. Отсюда и наше отношение к людям. Однажды я случайно подслушал разговор комиссара и командира стрелкового батальона, находившегося в бою. В этом разговоре выражалась суть происходящего: «Еще денька два повоюем, добьем оставшихся и поедем в тыл на переформировку. Вот тогда-то погуляем!»…

    ***

    …Мемуары, мемуары... Кто их пишет? Какие мемуары могут быть у тех, кто воевал на самом деле? У летчиков, танкистов и прежде всего у пехотинцев? Ранение — смерть, ранение — смерть, ранение — смерть и все! Иного не было. Мемуары пишут те, кто был около войны. Во втором эшелоне, в штабе*. Либо продажные писаки, выражавшие официальную точку зрения, согласно которой мы бодро побеждали, а злые фашисты тысячами падали, сраженные нашим метким огнем. Симонов, «честный писатель», что он видел? Его покатали на подводной лодке, разок он сходил в атаку с пехотой, разок — с разведчиками, поглядел на артподготовку — и вот уже он «все увидел» и «все испытал»! (Другие, правда, и этого не видели.) Писал с апломбом, и все это — прикрашенное вранье. А шолоховское «Они сражались за Родину» — просто агитка! О мелких шавках и говорить не приходится.

    ***

    * Оказывается, рациональные немцы и тут все учли. Их ветераны четко различаются по степени участия в боях. В документах значатся разные категории фронта: I — первая траншея и нейтральная полоса. Этих чтят (в войну был специальный знак за участие в атаках и рукопашных, за подбитые танки и т. д.). II — артпозиции, штабы рот и батальонов. III — прочие фронтовые тылы. На эту категорию смотрят свысока.


    ***


    ...Мемуары, мемуары... Лучшие мемуары я слышал зимой 1944 года в госпитале под Варшавой. Из операционной принесли в палату раненого Витьку Васильева, известного дебошира, пьяницу, развратника, воевавшего около начальства и в основном занимавшегося грабежом или сомнительными махинациями с мирным населением. За свои художества Витька Васильев угодил, наконец, в штрафную роту, участвовал в настоящем бою, «искупил вину кровью». Вот стенограмма его мемуаров: «Пригнали нас на передовую, высунул я башку из траншеи, тут меня и е..уло».


    ***

  • Гость - Кравченко Валерий

    Уважаемый Алекс, если верить старой карте, то еще в двадцатых годах на месте нынешней Новгородковки (Новгородкова) был населенный пункт с названием Эйгенфельдская (Эйгенфельд). А вот когда это немецко-чешское село переименовали в Чехоград, и как долго было за ним это название мне так и не удалось узнать. При подготовке этой заметки я занимался поиском документальных -свидетельских подтверждений очень незавидной – трагической доли-участи женщин – матерей и их грудных детей в освобожденных советской армией в 1943 году районах. В одном из таких документов упоминался Чеховград (ЧехОград - Эйгенфельд - нынешняя Новгородкова Мелитопольского района Запорожской области). И теперь, благодаря Вашему письму, я знаю, где находится это селение.
    С ув. Валерий
    ***

    Титов Борис Дмитриевич – воспоминания артиллериста:
    «…Немцы тоже были живые люди, не все помирали сразу, - ну и нахальники были: так вот, помню освобождали мы Никитовку. Когда мы ее уже заняли, нам навстречу идет женщина, и несёт ребенка. Ну, сколько ему, - месяца 2-3, может быть, полгода. А она его за ноги схватила и сама разлохмаченная, - кричит: «возьми, задуши его!» Ребёнок от немца... Ну, она, конечно, сумасшедшая была, тут нечего говорить. Ничего себе, ребенка сзади за ножки схватила, на плечо, - и на него орет, кричит. Я ударил её. Освобождая Донбасс, мы шли через реку Молочная, потом Чеховград, потом на Мелитополь. Затем Запорожское направление, на Гелитополь. А потом, уже после Мелитополя, мы пошли Крым освобождать, началось форсирование Сиваша.»... (Титов Борис Дмитриевич – артиллерист )

  • Гость - Кравченко Валерий

    A chto eto s mogilnimim plitami na foto. Neuzheli mogili soldatam oskvernyaut?
    - Да, к сожалению. - Народ стремительно впадает в дикость...

    С ув. Валерий.

  • Гость - 'Гость'

    Valery, ocherk prosto potryasayet. Nichego podobnogo do etogo nigde ne chital. Zhenskie shtrafnie batalyaoni... Zhut kakaya. Kakoy izoshrenniy sadism. Zhal chto takoy material ne poluchaet shirokoy oglaski.
    S uvazheniem.
    Alex.
    P.S. A chto eto s mogilnimim plitami na foto. Neuzheli mogili soldatam oskvernyaut?

  • Гость - 'Гость'

    Уважаемый товарищ Кравченко, вы то хоть успокойтесь с этими Гитлерами и Сталинами. Но вы же пишите шикарные вещт о вашей Берте и бычках. Читаешь и получаешь кайф. А тут...
    И ещё. Есть такая фамилия Карт (Карт). Говорят идёт она из ваших мест. Татары, что ли, или таты были они. Но говорят, что и Французы замешаны немного на этой фамилии. Картечь, тоже говорят, была изобретена Картом. Но кто он? Подскажите.

  • Гость - Кравченко Валерий

    Милая Ирина, поначалу я заметку только на полстранички текста написал. А только потом отважился и эти жуткие фотографии разместить. Фото №6 из нашего краеведческого музея я помню столько, сколько себя знаю. Удивляло всегда, что в других городах-странах эту фотографию стараются не показывать почему-то... С уважением, Валерий.

  • Гость - Вайнер Ирина

    Потрясающий документальный очерк... Потрясающие живые фотографии тех далёких страшных времён... Как вам удалось, Валерий, всё это отыскать и создать единый ансамбль? Показать и рассказать о жестокой кровопролитной войне... Как всегда, вы сделали это с большим мастерством.
    Спасибо вам за правду и за горькую память...
    С обожанием - Ариша. :cry :cry :cry

  • Гость - Кравченко Валерий

    Партноменклатурные бандюки, объявившие в массовом числе на рубеже 80-90 себя хозяйственниками – «красными директорами» первым делом стали избавляться от трудовых коллективов – выкидывать людей на улицы. А потом только приступили к продаже доставшегося им имущества наперсточникам. А все потому, что у них не было никогда «тямы» управлять большими массами людей. Массы для них большие были обременительными. И бандюк Сталин точно также поступал в отношении доставшегося ему люда. Только не в масштабах завода – фабрики, как это делали партийные недоумки – псевдо красные директора в 80-90 гг., а в масштабах целой империи избавлялся от «лишних» людей неистово… Про таких правителей у нас в Украине говорили в старину – «Нацарював 100 карбованцив, та й втик». Сталин, правда, не «втик», а сдох…
    В. Кравченко

  • Гость - Кравченко Валерий

    Ляля, признателен Вам за сопереживание очень.
    Валерий.
    * * *
    Качается рожь несжатая.
    Шагают бойцы по ней.
    Шагаем и мы-девчата,
    Похожие на парней.

    Нет, это горят не хаты -
    То юность моя в огне...
    Идут по войне девчата,
    Похожие на парней.
    (Юлия Друнина1942)

  • Гость - Кравченко Валерий

    «Сапоги – ну куда от них денешься»…

    Дорогой Доктор, у нас по местным телеканалам было много репортажей с места раскопок женского штрафбата в 2006-2007гг. Запомнились слова комментатора: Ну какой из нее воин, - размер ступни 33-ий, а латанные-перелатанные сапоги разбитые на ней были – сороковой растоптанный? Видел я те сапоги! – По телевизору! – Забыть не могу.
    Подлая эта была война! – Подлая!
    В. Кравченко

  • Гость - Кравченко Валерий

    Можно не сомневаться, что наши запорожские поисковики опубликуют когда-нибудь все имеющиеся у них материалы о Мелитопольской наступательной операции. Это был всем «адам» - ад - кромешный! – Безвозвратные потери только офицерского состава во многих частях и соединениях армий, участвовавших в той жуткой бойне… - превышал 90%... И от этих дьявольских цифр(чисел) имперской псевдоисторической \"компетентной\" «шобле» уже никак и никогда не удастся отбиться-отмыться! – В отличие от учета рядового состава, потери среди которого фальсифицировать (занижать) начали еще в ходе войны, учет потерь офицерского состава велся достаточно тщательно…
    Ну а ротация «личного состава» в частях и подразделениях на валах национал-социалистического немецкого «Вотана» была многократной…: вечером воинские части получали пополнение – всю ночь «обучали-мордовали», а утром – кидали безоружных в бой. Для побывавших всю ночь в строю, смерть становилась избавлением от страшных мук… Этот древний издевательский-изуверский прием подавления (растерзания) – «растаптывания» человеческого достоинства и воли – парт политработой в войсках всегда назывался и без всяких нормативных документов в старшей командной среде распространялся… Этим хитрым -дьявольским приемом все наши маршалы Победы хорошо владели очень… Поэтому и услышать можно было часто от фронтовиков настоящих, что всю войну они больше всего выспаться по-человечески мечтали…
    В. Кравченко

  • Гость - 'Гость'

    Спасибо, Валерий, за этот горький, но нужный рассказ.
    Да, женские штрафбаты - это уже совсем запредельное...
    Всё это страшная цена за \"мудрые\" решения нашего \"гениального\" вождя, столь любимого разными ВэЧеКалиными, оправдывающими бесчеловечную сталинскую машину, перемоловшую десятки миллионов людей в годы войны.
    О страшных цифрах наших военных потерь рассказывает и сегодняшняя публикация Бориса Соколова в \"Новой газете\":
    \"43 миллиона. Сколько мы потеряли в Великой Отечественной и как фальсифицируют историю\"
    http://www.novayagazeta.ru/data/2009/065/22.html
    Прочитав это, можно сделать единственно верный вывод: Сталин безжалостно завалил немцев трупами наших солдат, которых на полях сражений пало в 8 (восемь!) раз больше, чем немцев...
    Это ответ нашим многочисленным чекалиным, до сих пор святу верующим в гениального полководца сталина, и рьяно борющимся с \"фальсификациями\" истории...
    С благодарностью, горькой памятью
    и наилучшими пожеланиями,
    А.Андреевский

  • Гость - Нисина Ляля

    «Женщина на войне – это самое невероятное, несочетаемое сочетание явлений». (Борис Васильев)
    Качается рать несчастная,
    Шагают бойцы по ней.
    Шагаем и мы – девчата,
    Похожие на парней.
    Нет, это горят не хаты –
    То юность моя в огне.
    Идут по войне девчата,
    Похожие на парней.

  • Гость - Талейсник Семен

    Сразу после школы, в первые дни войны ушла добровольцем в действующую армию Юлия Друнина и до конца 1944года служила санинструктором в стрелковом, а потом в артиллерийском полку. Награждена орденом красной звезды и медалью “За отвагу”. В боях была ранена и контужена. Демобилизована из армии по ранению.

    Я ушла из детства в грязную теплушку,
    В эшелон пехоты, в санитарный взвод.
    Дальние разрывы слушал и не слушал
    Ко всему привыкший сорок первый год.
    Я пришла из школы в блиндажи сырые,
    От Прекрасной Дамы в “мать” и “перемать”,
    Потому что имя ближе, чем “Россия”,
    Не могла сыскать.


    Булат Окуджава:
    Ах, война, что ты подлая сделала,
    Вместо свадеб - разлуки и дым.
    Наши девочки платьица белые
    Раздарили сестренкам своим.
    Сапоги – ну куда от них денешься
    Да зелёные крылья погон…
    Вы наплюйте на сплетников, девочки,
    Мы сведем свои счеты потом!
    Пусть болтают, что верить вам не во что,
    Что идете войной наугад….
    До свидания, девочки! Девочки,
    Постарайтесь вернуться назад.

  • Гость - Андерс Валерия

    Уважаемый Валерий,
    спасибо за рассказ о драматических событиях во время страшной войны и за редкие фотографии. Они ужасают, особенно фото 4, 6 и др.
    Про женский штрафбат, который нашли поисковики, и что действительно, -немыслимое варварство, только бандитской властью такое могло быть содеяно, невозможно читать без содрогания.
    У войны не женское лицо - только в рассказах и повестях, а в жизни \"великие вожди\" доказали противоположное. Комментировать трудно, мурашки по коже.
    В.А.

Последние поступления

Календарь

Октябрь 2024
Пн Вт Ср Чт Пт Сб Вс
30 1 2 3 4 5 6
7 8 9 10 11 12 13
14 15 16 17 18 19 20
21 22 23 24 25 26 27
28 29 30 31 1 2 3

Кто сейчас на сайте?

Полар Эндрю   Андерс Валерия  

Посетители

  • Пользователей на сайте: 2
  • Пользователей не на сайте: 2,325
  • Гостей: 467