EN
Старый сайт
Спасая положение, мама пристроила меня в «Литературную газету» к своему давнему поклоннику. Умный, добрый и хрупкий Слава Поспелов поручил мне написать на пробу репортаж о жизни цирюльников — от шикарных салонов красоты до привокзальных парикмахерских. Я, разумеется, начала с шикарных салонов.
В «Волшебнице» на Горького для интервью мне выделили Лену Таупкину — нашего лучшего косметолога тех лет. Покая, раздуваясь от гордости, что являюсь корреспондентом такой престижной газеты, важно разглагольствовала, какой видится мне будущая статья, Лена внимательно приглядывалась ко мне и вдруг перебила: «Знаешь, дорогуша, у тебя самый модный сейчас овал лица —диамант». Не предполагая, что на овалы лиц может быть мода, я на мгновение осеклась, а Лена, воспользовавшись паузой, объявила, что собирается уезжать в Польшу на международный конкурс красоты, а ее манекенщица сломала руку, и теперь она срочно ищет ей замену. Я подхожу на эту роль идеально. До показа осталось меньше месяца, так что на тренировки и оформление времени в обрез, И, видя мою нерешительность, добавила: «Не бесплатно! За тренировки тебе заплатят — сто рублей».
Нерешительность моя была вызвана только невероятностью предложения. За казенный счет съездить за границу, получить загранпаспорт, избежав унизительных собеседований на «выездной» комиссии в райкоме комсомола, пофикстулить на подиуме в дорогих вечерних платьях, сшитых самим Зайцевым, да еще получить за это сто рублей! Бывает же такое! А ведь я считала себя человеком, которому даже гарантированные блага упорно не идут в руки. В булочной на мне всегда заканчивался свежий хлеб, нужный автобус всегда уходил из-под носа, и даже кассу, в которой выдавали стипендию, мне приходилось брать с боем, так как прямо перед моим носом заветное окошечко норовило захлопнуться на обед. Но оказывается, заматывая свою жертву по мелочам, судьба, как настоящий шулер, всегда придерживала для меня в рукаве джокера, чтобы сорвать вместе со мной банк у потерявших бдительность партнеров.
Итак, через месяц в составе сборной косметологов и парикмахеров Советского Союза я уехала в свою первую заграницу. Польша поразила меня до глубины души. Во-первых, тем, что она вообще есть, во-вторых, тем, что там все, без дураков, говорят на иностранном языке. До этого я втайне считала заграницу подлой уловкой режима, которую коммунисты просто придумали, как Свифт— страну лилипутов, а заграничную жизнь — одним большим блефом, где «Клуб кинопутешествий» снимается в павильонах «Мосфильма», а загранкомандировочных из Шереметьево отвозят в специальные отстойники, вкусно поят-кормят, а потом, отоварив в закрытых магазинах и строго наказав, что надо говорить после приезда, отправляют по домам. Настоящие же страны, если они и вправду есть, живут в каких-то параллельных мирах и ничего общего с россказнями наших журналистов не имеют.
Отчасти так оно и было. Наши международники писали о чем угодно, только не о том, что голландцы запасливы, как мыши. (Отправляясь отдыхать на юг соседней Франции, они даже питьевую воду берут с собой.) А по бельгийским понятиям, немцы ленивы, как арабы. Французы в свою очередь пренебрежительно обзывают бельгийцев неотесанными деревенщинами. Все анекдоты, которые мы рассказываем про чукчей и милиционеров, французы рассказывают про фламандцев. Это, однако, не мешает им каждый уик-энд отправляться за покупками в Бельгию, так как у «тупых провинциалов» цены ощутимо ниже. Бельгийцы страшно гордятся своими освещенными автомагистралями и на вопрос о том, почему таких дорог нет во Франции, мстительно отвечают: «Французы считают себя такими блистательными, что им никакие фонари не нужны».
Насмешливые французы подтрунивают и над соседями через Ла-Манш. Недавно они обнародовали исследование, где говорится, что англичане такие холодные натуры, что для занятий любовью им необходимо класть горячие камни в постель, чтобы разогреться. Англичане обиделись и напечатали опровержение: «Англия — самая цивилизованная страна в мире и давно уже пользуется не допотопными камнями, а современными электрогрелками».
Но больше всего насмешек достается американцам. «Американцы похожи на племенных мулов, откормленных отборным зерном. За их оптимизмом и независимостью, как ослиные уши, ясно проглядывают девственное невежество души и какой-то милый интеллектуальный инфантилизм» — вот самые добрые слова, слышанные мною от парижан о заокеанских друзьях.
Но не будем прятаться за ироничных французов, которым, кстати, чувство юмора сразу отказывает, как только речь заходит о деньгах, ведь они слывут самыми скупыми европейцами. Да и вообще на Европе жизнь не заканчивается. Японцы, например, по сравнению с ними просто инопланетяне. У меня они вызывают смешанное чувство восхищения и жалости. По-кавалерийски кривоногие, иногда до такой трагической степени, что туфли спадают при ходьбе. (Может быть, потому, что японки традиционно носят детей за спиной на закорках?) С неправильным прикусом, выдвигающим вперед нижнюю челюсть. Трогательно косоглазые. И конечно, очень мужественные. Потому что только очень мужественный человек может пять раз в неделю ложиться на ночь в гроб, даже если тот и носит гордое имя сотовой гостиницы.
Достаточно один раз проехать в токийском метро, чтобы понять всю тщетность наших попыток тягаться с сынами Страны восходящего солнца в производственной сфере. У нас даже на закрытом военном объекте полный бедлам по сравнению с обыденным распорядком дня в их подземке, которая раз в пятьдесят превосходит московское метро по интенсивности движения и разветвленности линий. На платформе японцы не толкаются бесформенной кучей, а дисциплинированно выстраиваются вдоль красных линий на полу. Двери подъезжающего поезда распахиваются только у этих отметок. Следующий состав подлетит через пятнадцать секунд, но, скорее всего, он умчится по иному, чем предыдущий, маршруту. Схема токийского метро от обилия пересадок напоминает рыболовную сеть. Сверхупорядоченность жизни японцев является такой же доминантой национального этноса, как саморегулирующийся хаос итальянцев, у которых на билетах проставляют не номер поезда и дату отъезда, а место назначения и протяженность трассы. Поезжайте на каком хотите поезде, в какой вам заблагорассудится день, если, конечно, в вагоне остались свободные места. В противном случае, даже имея на руках билет первого класса, вы проведете дорогу в компании с обкурившимся рокером в вонючем сидячем вагоне с изрезанными сиденьями и вырванными с корнем подлокотниками. Так что занимать очередь на платформе в нужный вам вагон лучше всего с утра.
На мужа произвело неизгладимое впечатление и японское чаепитие, когда теща хозяина на коленях вползла к нам с подносом, поставила чашки и печенье на низкий столик и,' не поднимаясь с колен, медленно дала задний ход. Ловко пятясь задом, она продолжала улыбаться и класть мелкие поясные поклоны. Дома муж часто и с охотой делится этими воспоминаниями с моей мамой.
Одним словом, журналисты ничего не писали о живых нитях бытового, ежедневного общения, сплетенных за семь десятилетий другими странами без нашего участия. Молчали они и об огромной зияющей пустоте в наших головах и душах там, где должны, были слагаться сокровища современной мировой культуры.
Печально бродила я по Варшаве, только начиная понимать, что наша изоляция — это хуже, чем просто несвобода. Ведь у нас уже никогда не будет общей истории с остальным миром, по крайней мере в этом веке.
Разнообразие открывшегося мне мира требовало немедленно го ответа на вопросы: «А кто мы сами такие, русские? И какое место занимаем мы в этой мировой круговерти?» Дремотное рас суждение из недавнего прошлого: «Хорошо, что не туркмены, но жаль, что не прибалты» — после перестроечной встряски уже не убаюкивало. Особенно огорчало, что всего семьдесят лет назад повсеместно встречались какие-то другие русские, которые знали ответы на эти вопросы и остатки которых, чудом уцелевшие за границей, смотрят теперь на нас не как на своих соплеменников, а как на папуасов с острова Бильбао.
Единственной нацией, имевшей в Советском Союзе отдельный статус, были евреи. Евреи мне тайно нравились. Они обладали двумя бесценными ка чествами, которых были начисто лишены их русские братья. Ев реи отличались редкостной национальной сплоченностью. Везде и всегда они помогали своим и тянули их за собой наверх по лестнице жизненного успеха. Кроме того, евреи всегда подходи ли к человеку со здоровой дружелюбной корыстью, не пытаясь насильно завладеть его богатством или положением, а моментально соображая, как можно распорядиться их носителем в своих целях. Как настоящие дельцы, они всегда что-то предлагали взамен, и с ними можно было иметь дело, не забывая только, что тобой в любой момент могут пренебречь ради самого зачуханного сородича. В то время как русские были заняты отыскиванием высоких абстрактных истин и строительством социальных утопий и городов будущего, евреи старательно, шаг за шагом продвигались вперед к другим, не менее соблазнительным высотам материального мира настоящего.
Я досконально изучила свое родовое древо и вынуждена была разочарованно признать, что среди многочисленных примесей к моим вятским кровям еврейской нет. Я стала расспрашивать друзей, хотят ли они быть русскими. Охотников оказалось не так много, большинство же отмахивались, что им вообще все равно, кем быть, лишь бы жилось хорошо.
Но разве можно жить хорошо, не помня себя? Если твоя само оценка так низко пала, что ты сам не можешь себя опознать, не жди уважения от других. Самое простое и достойное, что может сделать человек в своей жизни, — быть самим собой. Для одних
это только первый, верхний пласт существования, для других — недосягаемая вершина бытия. Но чтобы стать самим собой, в первую очередь надо примириться с фактом своего рождения в том или ином этносе. Нельзя русскому или украинцу целиком, без ос татка, превратиться в англичанина или француза, Да и надо ли?
Я взяла лист бумаги и начала припоминать все хорошее, что можно сказать о русских. Получился довольно внушительный перечень, особенно бросались в глаза огромный интеллектуальный и творческий потенциал нации на всех социальных уровнях, поразительные смекалка, терпение и живучесть. Уже через год после начала этой своеобразной нациотерапиия, глядя в глаза очередному традиционному ругателю нашей жизни, твердо и спокойно говорила: «Я очень люблю свою Родину и горжусь тем, что я русская!» Оппонент обычно застывал с открытым ртом, и спор комкался в самом начале. Любовь, как и вера, не подвластна даже самым безукоризненным выкладкам разума. Любовь и вера дышат бесконечностью, а разум тяготеет к законченным формам.
Раздумья о природе русской национальности обычно посещали меня на косметических «тренировках», пока я часами сидела замерев, словно японский болванчик, а Лена, виртуозно жонглируя кисточками, накладывала мне на лицо боевой раскрас, озабоченно сверяясь с эскизами и то и дело поглядывая на часы — укладывается ли она в отведенные для конкурсантов шестьдесят минут. Потом я переходила в цепкие руки парикмахеров. Это был год Олимпиады в Москве, и мои мучители вдохновенно сооружали у меня на голове олимпийские кольца. Я не роптала только потому, что моей товарке по команде вообще водрузили на голову мишку косолапого.
-Соревнования скромных тружеников службы социалистического быта. организованные в пику «ихним» конкурсам красоты, прошли с большой помпой. Но самое забавное, что я получила почетный титул «Мисс социализм-1980». В тщательно уложенной парикмахером и разрисованной косметологом-призером голове новоиспеченной «мисс» уже вовсю роились всевозможные планы свержения социалистического строя, но ее видимая часть еще целый год олицетворяла торжество этого развитого социализма на сотнях выцветших фотографий в пыльных витринах парикмахерских нашей необъятной Родины.
По дороге в Польшу почти вся делегация что-то лихорадочно шила под ритмичный стук колес. Только потом, когда участники конкурса засновали по Варшаве, скупая товар, я поняла, что тертые жизнью парикмахеры дошивали в дороге необъятные самодельные сумки-«бананы» из плащевок.
Обратно все ехали усталые, но довольные, нежно привалясь к тугим от шмоток баулам. Я с грустью думала, что скоро этой сказке наступит конец. Мне было жаль расставаться со смешливыми, смекалистыми и по-хорошему несложными парикмахершами. Жизнь их была незатейливой, но полнокровной и насыщенной множеством мелких дел, которыми я обычно пренебрегала, оставляя внутри себя чем-то всегда недовольный вакуум. Только в этой поездке я с удивлением обнаружила, что большинство женщин увлеченно заполняют, я бы даже сказала, забивают и утрамбовывают до отказа, как какой-то бурдюк из плащевки, свою жизнь миллионом мелочных желаний, радостей и огорчений. С безоглядной страстью они отдаются этому бурному потоку и чувствуют себя вполне счастливыми. Иной раз частокол суетных, но неотложных желаний и забот оказывается таким плотным, что сквозь него невозможно продраться, как сквозь колючий репейник. Значит ли это, что хозяйственная суета, используемая самыми разными женщинами как универсальный наполнитель жизни, одновременно является и прекрасной системой защиты от любых вредных раздумий? Возможно, по этой же причине многие молодые люди начинают корябать стены лифта и поджигать спичками кнопки вызова, если несчастная машина поднимает их выше третьего этажа. Оказавшись в замкнутом пространстве маленькой кабины один на один с самими собой, ребята начинают нервничать и, не желая заглядывать в эту опасную бездну, ищут, чем бы отвлечься, занять руки, голову и глаза.
По приезде Лена предложила мне выгодный долгосрочный контракт. Я отказалась. После долгих уговоров я наконец, обливаясь слезами, открыла ей страшную тайну! Я не могу подвести подругу! Моя красота вот-вот увянет! Лена долго не могла взять в толк, что я такое лепечу, а когда до нее дошло, она принесла от заведующей лист с титульной шапкой своего салона и написала мне справку: Справка. Выдана такой-то специалистами в области косметологии в том, что она является обладательницей особо стойкого к временным факторам типа красоты. Подпись. Печать.
Я долго хранила эту бумажку, втайне надеясь, что смогу предъявить ее маме, когда та снова заскорбит о моей скоропортящейся красе. Но когда наконец выдался случай, она только весело рассмеялась в ответ: «Дурочка ты моя! Я ведь только хотела тебе помочь! Чтобы ты поменьше вертелась перед зеркалом и больше занималась. Я и не предполагала, что ты примешь это так близко к сердцу!»
Торжества отмщения не получилось. Я смотрела на мамину легкомысленно-виноватую улыбку, и неожиданно мне стало совершенно ясно, что в ее словах действительно не было никакого злого умысла. Несколько лет моей жизни были отравлены ежедневным ожиданием неотвратимого перевоплощения в дурнушку. А мама просто посчитала полезным пресекать во мне самоуверенную пустопорожность красотки, а развивать серьезную благопристойность серой мыши.
Простая мысль о том, что мы по-разному видим и чувствуем, никогда раньше не приходила мне в голову. Вылепленная из маминого тела, я оказалась продолжением кого-то другого. Рано или поздно мама тоже должна была это заметить. Что она подумала? «Вынашиваешь вот так девять месяцев доченьку, думая, что это твоя кровиночка, а воспроизводишь на свет маленькую свекровь!» Ужас!
