EN
Старый сайт
Как мы помним, советская наука была самой передовой в мире. А международные премии советским ученым не давали исключительно по политическим соображениям.
Ученые в СССР сделали немало открытий и имеют выдающиеся достижения в разных отраслях знания. Это видно даже на примере той области, в которой работал автор этих заметок – биологии и медицины. В первые 20 лет существования СССР такие достижения базировались на традициях русской классической науки в лице уцелевших ее представителей. Эти традиции поддерживались даже после того, как по нашей отрасли прошлась лысенковская метла. Основным принципом этой науки было феноменологическое направление, т.е. описание новых явлений, за которым шло изучение их механизмов. Но с последним ученые СССР имели большие трудности: в стране, в отличие от Запада, практически не было индустрии науки и реактивы приходилось, как и все остальное, «доставать» из-за рубежа. К тому же во главе научных учреждений было достаточно советских чиновников от науки, которые приписывали себе достижения подчиненных. Но именно они, плохо зная дело и практически не владея иностранными языками, представляли советскую науку на Западе, что не могло не ронять ее престиж.
Кроме того, из идеологических соображений советские власти крайне редко выставляли кандидатуры своих ученых на соискание международных премий. Да и советские ученые были мало известны в капиталистических странах. Причины этого исходят из особенностей той страны, в которой они жили и работали. Известность ученого определяется результатами его деятельности, оформленными в виде публикаций в тех изданиях, которые доступны коллегам из других стран, то есть выходящим на основных европейских языках – прежде всего и, особенно в послевоенное время, на английском. Но на этот язык переводили единичные советские журналы, а публикации в международных реферативных и справочных изданиях делались на основе рефератов русскоязычных статей в оригинальных советских изданиях. По реферату почти никогда нельзя составить полноценного суждения об исследовании, его методологии и идеологии (понятное дело, научной), в особенности, когда речь идет о таких предметах, как философия, история, право, искусствоведение. Поэтому цитировать автора на основании реферата в до-интернетовское время считалось некорректным.
Конечно, можно было направить статью в зарубежный журнал. Для этого нужно было получить разрешение. И тут авторы сталкивались с жесткой системой контроля. Процедура была следующей. Автор должен был изложить содержание своей статьи или доклада на заседании Ученого Совета. При этом Совет обращал внимание на отсутствие секретных или патентоспособных сведений и на необходимость предварительной публикации материала в советской печати. Нужно ли говорить то том, что зарубежные журналы за крайне редким исключением позволяли себе дублировать публикацию – за сорок лет работы я встретил три примера.
Далее материал переправляли в Первый (цензорский и надзорный) отдел соответствующей отрасли (министерства, академии), который выносил окончательный вердикт и, в случае положительного решения, выдавал специальное разрешение отправить материал в заявленный авторами (но не другой) журнал. С этой бумагой автор относил статью на почту, которая ставила на конверте знак прохождения цензуры. Дело было доведено до абсурда. В разрешении, полученном мной на представление доклада и публикацию его тезисов на международной конференции, имевшей место быть в Ленинграде (!), было обозначено: «Место отправления – СССР, в какую страну высылается – СССР». Без этого разрешения попытка отправить материал грозила авторам немалыми неприятностями (об этом далее).
Если далеко не все выходцы из СССР-СНГ знают об этой процедуре, то что говорить об западных ученых и администраторах. Когда я описывал им этот процесс, то они, по выражению незабвенного О´Генри, «застывали на месте в задумчивости и смятении».
Еще одно осложнение, которое ожидало советского ученого, это плата как за участие в конгрессе, так и за публикацию. Последняя постепенно стала взиматься во многих журналах. Например, когда я уже из Израиля по старой памяти послал статью у журнал, где за 10 лет до этого была бесплатно опубликована статья с моим участием, направленная из СССР, то вместе с сообщением о том, что новая статья принята, редакция выставила мне счет в 1500 долларов. Такой суммы у меня лично не было (моя месячная зарплата составляла ровно половину суммы), да и шеф отнюдь не горел желанием выложить ее из своего бюджета. Только мое обращение в один из фондов принесло мне эти деньги с уведомлением о том, что пользоваться этим источником регулярно я не смогу.
Так что публикации за рубежом не могли быть системой, скорее ею могло быть их отсутствие, что и имело место. Добавлю, что сами редакции с сочувствием относились к нам и я, например, получил поздравления из пары-тройки солидных журналов с тем, что наша группа авторов – первая из социалистического лагеря, получившая трибуну в этих журналах…
Теперь о карах нарушителям. Примеры относятся либо к близким мне людям, либо ко мне.
Первый эпизод: после отказа в публикации в ведущем советском журнала Н.Н. попытался передать рукопись статьи в иностранный журнал при помощи иностранного же корреспондента в Москве. За журналистом следила другая контрольная организация и участников передачи тут же схватили и отвели в милицию. Попытки Н.Н. отказаться от содеянного оказались тщетными – журналист, перепуганный обстановкой и милыми речами «милиционеров» (его можно понять) тут же подтвердил факт передачи и личность передавшего, после чего был отпущен, а вот Н.Н. отвезли в Лефортовскую тюрьму КГБ, обрили, переодели в тюремную робу и продержали под допросами три дня, не сообщая родственниками ничего. Потом его отпустили на милость парткома – время было уже не очень каннибальским. Партком надолго закрыл ему пути продвижения по службе, но говоря уже о поездках даже в солнечную Болгарию.
Второй пример: посетив по частному приглашению одну из соцстран для того, чтобы присутствовать на конгрессе по его специальности, В.В. спонтанно выступил в прениях, что стало известно в Москве из уст представителей советской официальной делегации, где директор института устроил В.В. выволочку с оргвыводами.
Пример третий: Д.Д. с разрешения отраслевой академии обменивался с группой зарубежных специалистов материалом для исследования, а результаты своих данных пересылал в контейнерах вместе с указанными образцами для подготовки совместного сообщения. Так как материал, с которым работала группа, за рубежом стоил дорого, а в СССР- гроши, то объем работы, выполненный Д.Д., оказался самым представительным в группе, и автор был официально включен как в состав самой группы, так и в несколько комитетов в составе ООН, оказавшись там единственным (читай, не отобранным руководящими советскими органами) представителем Восточного блока. Об этом никто и не узнал бы, но вышла накладка – Д.Д. прислали оттиски совместного сообщения, а потом попросили заплатить за них 10 долларов. Тогда в рублях это были копейки, но за разрешением на обмен Д.Д. пришлось обратиться в международный отдел отраслевой академии. Там его попросили представить как оттиски, так и переводы (!) переписки с членами международной группы – и все открылось. Д.Д. предложили написать объяснение, а дирекция института сделала ему грозное предупреждение с некоторыми немедленными последствиями.
В это послесталинское время уже не было таких историй, как с Клюевой и Роскиным, которые были на грани ареста после того, как даже не они, а академик Парин (который и пострадал более всех, кажется, даже был арестован) передал американцам сведения об изобретенным ими противораковом препарате…
Свои способности бывшие советские ученые продемонстрировали после того, как выезд из России стал возможен. Но оставшимся не позавидуешь – те же руководители, та же система, только денег почти нет.
