EN
Старый сайт
Cнежная королева
Предисловие
Что бы не происходило со мной впоследствии, свободно и совершенно ясно видны в памяти самые первые и нежные мои надежды на то, что загадочные эти, мерцающие в газовом холодном тумане сегменты смысла, странные цветные обрывки полупрозрачной ткани, витиеватые кусочки хаотично разделенного текста, возникающие там и сям перед глазами моими, без повода проявляющиеся на разнообразных мониторах и просто бумажных поверхностях человеческого мира, рано или поздно, просто в силу достаточного количества, проявят таки истинную природу и смысл своего существования. И окажется это так, как если бы в тихом и заснеженном ночном парке я постепенно находил бы под дружелюбными фонарями нечто не более мистическое, чем сложно, конечно, разрезанный, но от рождения вполне логично собираемый пазл. И вот он- безымянно-грязноватый пестрый ворох неразделимо путаных, перегнутых в мертвые позы мыслей, упомянутых правилами языка, утоптанными уже в глухие объёмы рам и досок товарных вагонов литературных форм. Советскими рублями набитый футляр от скрипки. Короткопалая попытка простым шуршанием бумажного диагноза обвести и объяснить черные звездные бездны нашего северного ледовитого сна. Так выглядело бы, наверное, то, что в собранном виде, в мутноватом желтом освещении метрополитена должно было напоминать кому-то вытертое школьное издание сухопутного Александра Грина. И где-то примерно здесь же, белый цветок раскрылся в ускоренных кадрах норвежского ледяного лета, возникла короткой волной и рассыпалась вокруг моя сквозная холодная беспечность. Ледяным взмахом вымела с поверхности стекла эту ядовитую почти до кислоты, серую, черную, коричневую липкую пыль...
Поэтому все так. Когда в танцующем кипении Диснеевских волшебных звезд, в совершенно детском каком-то восторге, податливость сложенных в памяти событий, до сих пор отчетливо видимых намертво залитыми в янтарь неумолимо линейного времени легко подарила свободу собрать их заново в, мой собственный, видимый намного более естественным для них узор, я немедленно воспользовался этой свободой. Ассиметричный, кристаллический расцвет этих событий в сквозной закатной пыли моей памяти, например, или в механической вселенной прозрачного живого равнодушия вокруг, выглядел всегда не более дружелюбным к человеческому их восприятию, чем неизбежный ночной оборот вытянутой ломаными углами вдоль стен пустых улиц, прозрачно горящей сквозь город геометрии низкого полярного дня.
* * *
Перемещение в пространстве
Эти длинные, низкие, объёмные и видимо этим столь значимые загадочные ноты времени всегда существуют в присутствии целой конструкции, в системе живущих одно в другом заведомо узнаваемых ощущений. В непотопляемом, всегда параллельном им солнце они, например, иногда вспыхивают облаком общего свечения сложно распределенных в холодном воздухе осенних листьев. Так, что беззащитно несущие их, развитые в разнообразных измерениях тонкие скелеты наших стальных нордических осин, почти бесследно истаивают в собственном равнодушном огне. Или вдруг обнаруживаются внутри огромных янтарных комнат, условно обозначенных рассыпающимися в деталях бесконечного усложнения геометрических пятен и бликов закатного света, неправдоподобно старыми, разреженными его светящейся воздушной кислотой, зданиями. И, видимо в силу давно замеченной нами, настойчивой закономерности мистических наших пересечений, необъяснимо часто и всегда неожиданно я обнаруживал себя наедине с Гердой именно в подобных местах. И что в самом деле может в такой мере заворожить вполне искушенного в кругах полярного рая, истонченного ими безумца...Видимо только сама калейдоскопически бесконечная вариативность их радиальных комбинаций во все новых и новых измерениях, в дуалистических проекциях реальности на внутренней поверхности, просвеченной насквозь и, кажется, состоящей из одних только глаз, жажды ее. Вибрирующий гул этих невозможных, спокойно стоящих за пределами юрисдикции физических законов, областей пространства, на последнем пороге возможностей слуха всегда видимо был подобием некоей сопутствующей галлюцинации в обычном смысле этого слова. Но, странным образом, вне его присутствия мне теперь никак уже не представить и их реальную, тончайшую тишину.
Уровень реальности существования в этих перпендикулярных времени мирах человеческого сознания зависит здесь видимо только от собственной убежденности этого сознания в необходимости чувствовать эту реальность. Не помню, что бы сам чувствовал ее хоть раз. Поэтому и не возьму никакой ответственности за нее.
Почти ничем не мотивированный текст
Огромные стены прозрачных лавин неба нервозно перемещались в агонизирующем пространстве вокруг, мощными ударами искажая измерения еще распахнутого между домов, но подтаивающего уже янтарного света. Тугие объёмы северного ветра бросались в город глухими диагоналями, сипло взвывали и били в лицо плотно набитые мелкой злобой. Болезненная дрожь взлетала вдоль мелких стеклянистых вибраций, обесцвеченных летающим песком зданий, раскручивалась вверх, и почти сразу теряя призрачную вертикальность поддельного своего равновесия, безвольно развивались вдоль мертвого асфальта тающими в пыли спиралями. И далее...дальше...в даль реинкарнируя мерзлым трансом необъяснимо целенаправленного своего равнодушия, бессмысленно врывались в мутные полусны отражений раннего вечера в окнах. Серый бетон наших стен в стонах истаивал среди параболических судорог этих непредсказуемых волн. И прямо в эпицентре моей сегодняшней личной вселенной, этого растянутого осенью взрыва, вполне органично вписанный в холодную истерику его бесцельно рассыпающихся страстей, изящно жил черный силуэт неподвижной Анны, статичный в целом но неуловимо теряющийся в кипении воздуха, словно призрак на фоне кирпичной стены.
В то же мгновение и, к тому времени уже вполне привычно, я узнал это. Это была одна из тех, так бесконечно исчезающих в замедленной сьемке безответного запоминания параллелей времени. Сон текущего сквозь невесомый туман, почти гипнотического транса. Одно из ответвлений, а может и вовсе отдельных от реальности хрупких оптических обманов сознания. Тех, что медленно росли в нас сколько я нас помню, словно светящиеся магические кристаллы в грубом скелете всего вокруг, создавая в нем собственную, невозможную систему взаимоотношений, материализовывая таким образом наше неотвратимо обоюдное, беззаконное зазеркалье.
Я медленно двигался к ней сквозь всепроникающее движение сразу всех измерений совершенно живого ледяного пространства уже безотчетно стараясь не прибавлять шагу и слегка прибалдев от этого нового воплощения завораживающе не угаданной мной модификации вполне обычного, по умолчанию естественного инфернального ее стиля. Ветер бился как пленная ведьма в изношенной листве агонизирующего рядом дерева.
Она увидела меня и приподняла голову, всматриваясь. Лицо, с этого расстояния виделось просто белым пятнышком, но я уже узнал одно из моих любимых ее настроений -вся ее фигура иронично-приветливо улыбалась мне, светилась черным сквозь ветер.
Иногда это, знаете, удача-слегка потерять дар речи. Вот в этот раз это был, например, повод не проговаривать обычную приветственную белиберду. Доселе мы ни разу ничего не орали друг другу сквозь ветер и пока я перебирал варианты заполнения такого формата общения, она улыбнулась мне и движением головы указала на нервически дергающуюся дверь ближайшего подъезда. Маленькая несчастная собака доверчиво ткнулась ей в ногу, она склонилась и машинально потеребила ее за ухом острыми яркими ногтями. Я помню, что не уловил момента почти полной дематериализации полярной стихии, так ярко оттенявшей до сих пор нашу маленькую динамичную сценку. Так бывает в присутствии Герды. Ни ветер, ни пыль конечно никуда не исчезли, они просто задали рамки общения, и нечувствительно потеряли всяческое собственное значение. И Герду снова не от чего было защищать, заслонять спиной, не надо было смешить, успокаивать или вести куда то под руку. Мелькнула мысль, что, пожалуй, с ней всегда надо было быть чем-то не вполне понятными я не уверен надо ли с ней было кем-то быть вообще...Вот и сегодня...
#######
Многим позже и уже почти механически, как если бы в уютном задумчивом равнодушии исследовал в пальцах серебряную китайскую головоломку, в мерцающем тумане знакомых моих самовозгорающихся и произвольно тлеющих попытках разобраться, я рассмотрел некую странную, несвойственную узорчатым линиям жизни наших встреч, рифмованость тогдашних событий.
Намешанный и растворенный в необозначенном сером, наш экзистенциальный город совсем растерял различимое сознание. Его собственность, целостное бытие собой, почти не различалось, рассеянное вдоль ветра, и я чувствовал теперь его бетон и вены, кости и асфальт в невозможном для единой сознательной вселенной, элементарном виде. И яростно рвущиеся в воздух деревья теперь не принадлежали уже ничему.
Я вспомнил тогда еще одну мелочь.Вспомнил, что чуть позже, уже в строгом уюте теплой железной раковины индиферентно урчащего, огибающего углы и огни такси, я слегка вздрогнул как бы от звука следущей растворяющемуся городу рифмы-Герда впервые за всю историю наших перемещений устроилась не на заднем-рядом со мной, а на переднем, рядом с водителем, сиденье.И столь равноценен предыдущему был ритмический смысл этой, истаявшей в реальности фразы, что даже и сама ее плоть-мелкая нечувствительная необычность,родилась и умерла вовсе где то уже гранью сознания.И еще быстрее-от начинающей проявлятся сдесь же, среди дугообразных фантазий уличных огней Святого Витта , новой прозрачной строки.Неотвратимо и грозно она наполнилась, будто магическим светом , своим новым, вызревающим на глазах смыслом.Пространство неуловимо быстро поменяло средства воплощения.Мне показалось, что волшебным образом, Герда выцвела в новое измерение из всего что я знал о ней, буквально в течении одного поворота полукругом нашей колесной камеры Обскура.
Такими миновали мы короткую бездну вымерзающих пылью абстрактных истерик стихии-от туго рвущейся из пальцев двери машины до родственных ей аберраций тяжелой от воздуха, холодной стали двери подъезда.
И вот все это вместе- сумеречный силуэт на фоне тающего в синей акварели большого, размытого оконного полотна, и медленно растворяющаяся в строгой неясности угловатых намеков на содержание в почти уже отсутствующей форме, комната. Легкие призраки северных цветов в застое холодного мрака. Впервые на моей памяти Герда не просила компьютера или просто нашего маленького уютного света, так и стояла в сумраке, задумчиво глядя в деградирующий день, постукивая тихо по подоконнику острым своим ногтем.
-Пить я не буду- сказала она вполголоса, не оборачиваясь,-иначе мы все пропустим...
От удивления я вздрогнул немного странно-слегка дернул одной только головой, и какого-то логичного ответа у меня не вышло вовсе. Скорее все это мое бесцветно-силуэтное стояние в дверном проеме сложилось разом в хрипловато- утвердительное
-Остановим все это...Все будет как бы ярче...типа значительнее...но остановится...так что смысла, наверное, действительно нет...я тоже не хочу.
Она обернулась и посмотрела на меня с веселым интересом
-Что остановится?
Я нервно потряс головой, мельком подумав, не входит ли это у меня в привычку, и попытался сконструировать из своих силуэтных галлюцинаций нечто более осмысленное.
-Ну бывают, знаешь, такие вещи...И тут я согласен, наверное, с тобой...Такие...не вещи, а как бы это...Это в детстве я, у бабушки, когда был в гостях, в деревне, сидел себе на берегу реки и ждал пароходов...Огромных таких, четырехпалубных...
Она едва заметно улыбнулась, и я подумал, что похож, наверное, на повзрослевшего Геккельбери Финна...
Сидел, значит, на берегу Миссисипи и ждал пароходов...
-В общем был вечер и огромный пароходище, весь в таких фантастических огнях...просто усыпанный сверху до низу...входил так, знаешь, медленно в буквально пылающую закатом, такую огромную, воду...живую, шевелящуюся всеми этими маленькими огнями... Фантастически это было красиво...
Я помолчал, возбужденно разглядывая наэлектризованный сумрак любимейшего из своих воспоминаний. Герда стояла опираясь на подоконник, приподняв голову и смотрела слегка прищуренными глазами куда то поверх меня. Я знал, что ей нравились мои огненные пароходы и, пользуясь случающимся, время от времени, случаем, приглашал ее в собственную память, поглазеть на них вместе. И это немного пугало. Уверенно я никогда не сказал бы себе о том, что решусь, когда ни будь посетить это место в одиночку... Понимающий взгляд ее вполне уже полноправно светился внутри этой моей маленькой одинокой сцены.
-Я тогда еще вспомнил надпись на фотоальбоме...У бабушки он лежал, на большой такой тумбочке, старинной... "Остановись, мол, мгновенье, ты прекрасно...Шляпа, конечно, проходная, но мне тогда казалось, что за этими вещами что-то стоит такое...Взрослое...
Герда смотрела на меня теперь уже заинтересованно, этого я ей со своего берега еще ни разу не показывал.
-И вот, в общем, выходит этот пароходище... гул стоит, такой низкий и все вибрирует вокруг...воздух, вода. Знаешь, так как бы слегка, но очень мощно...низко так.
Я снова вгляделся в сумрак машинально ища в памяти тускло светящуюся пентаграмму изначальной своей мысли
-в общем вот от этого я пьяницей то, видимо и не стал...-закруглил я и озабоченно поскреб пальцем затылок. Чего-то явно не хватало в этом кратком спиче. Явно не доставало звена.
Это как это? -услышал я и снова взглянул на Герду. Заданный интонацией силуэт в темнеющем, акварельном проеме вполне дорисовывал теперь посерьезневший голос. Надо было договорить.
-В общем все это существовало полноценно только в движении...И со звуком...И кино, наверное, до такого никогда не дойдет, потому что полноценно оно только если ты восьмилетний мальчик на берегу этой огромной вечерней реки а не я, например, сейчас. А тогда-останови все и все пропадет...А еще лучше сфотографируй и смотреть на все это, остановленное будешь уже ты сегодняшний и от тебя реального вовсе уже ничего...как бы не будет...То есть вот оценивать, воспринимать уже придется все как бы уже исходя из всей своей нынешней дури...из всего жизненного опыта. А таким ты это все ТАК не воспримешь...Все развалится...Станет новым...Уже совсем не тем...Вот поэтому я сейчас и пить...не хочу...Понимаешь?
Я снова немного нервно почесал затылок. Пентаграмма разрасталась на глазах и в мерцающем моем полумраке быстро, словно в ускоренной сьемке проявлялись все новые и новые, гораздо более тонкие и сложные детали этой вполне кристаллической структуры. Герда неподвижно и в сумраке как-то непонятно смотрела на меня. Густеющий вечер за окном вдруг вспыхнул словно внезапный бесшумный крик. Акварельное полотно с ее силуэтом мгновенно уничтожила нейтронная вспышка -включился уличный диодный фонарь...
###############
...Вот это...Я и не хотела пропустить-тихо произнесла Анна. Замысловато сложносочиненная в свете монитора: нога на ногу-блестящие чулки, сплетенные в уютном сочувствии воплощению сложной ее фантазии тонкие белые руки, опасное покачивание полупустого бокала на самых кончиках пальцев. Слегка прикрытые глаза.
Вайнер Ирина 
Аимин Алексей 
Киров Николай 
Андреев Олег 
Буторин Николай 
Стефанюк Cтанислав. 
Мастинская Фаина 
Талейсник Семен 
Андерс Валерия 
Тубольцев Юрий 
