Могут ли врач и пациент стать врагами. Или перестать быть друзьями? Иногда и такое случается… Мне неприятно и совестно приводить примеры развившейся неприязни с некоторыми  бывшими друзьями, надежды которых на исцеление или наличие дефектов после операций у них или их родственников мне не простились. Хотя я сделал всё, что мог в моих силах, как хирург…

           Все врачи разные, и пациенты тоже сшиты не по одной мерке. Не секрет, что выраженная так или иначе искренняя благодарность врачу за помощь, избавление от боли, улучшение состояния после его вмешательства, или, наконец, излечение от болезни - заслуженная и приятная награда. В то же время, услышанные либо исподволь ощутимые не вполне адекватные  реакции на те или иные врачебные манипуляции некоторых пациентов или их родственников, могут запомниться врачу надолго, иногда на всю жизнь.
          Стоило, к примеру, причинить некоторым пациентам непреднамеренную боль или даже не очень болезненное, но неприятное, либо просто непривычное, неожиданное ощущение, как можно было в отдельных, к счастью, редких случаях, услышать в ответ: «Вам бы так!», «Хотел / хотела бы я посмотреть, как бы Вы реагировали!», «Вам легко говорить!», «Посмотрел бы я на Вас!». «Вы бы ещё не так орали!». Нередко слёзы бегут у таких пациентов ручьём, а то и обида их гложет, зреет разочарование и возникают мысли о том, что «доктор – коновал» или что у него руки растут не из того места. «Комплименты», подобные последнему, доводилось слышать, произнесёнными вслух чрезвычайно редко, но за глаза, надо думать, недовольные в выражениях не стеснялись. Всякие увещевания были в таких случаях напрасны, равно как и попытки врача или медсестёр – свидетельниц и участниц происходящего, пытавшихся призывать больного к благоразумию следующими, например, словами «Кто же будет тогда лечить Вас, если врачи будут страдать, как Вы им того желаете?». Ответом на это следовали либо молчание, либо извинения, мол, «Простите меня, доктор, вырвалось!». Только чаще всего однозначная несдержанная реакция продолжалась до конца манипуляции.
            Кстати, каждый грамотный врач, зная об особенностях некоторой категории больных, нетерпимых к боли, стремится предупредить всех, и в первую очередь насторожённых либо только предполагающих  о возможном её возникновении при той или иной манипуляции. Он также старается объяснить безопасность процедуры, укола, кратковременность возможных ощущений или неприятностей, связанных с необходимым действием врача, призывает собраться, проявить силу воли, перетерпеть предстоящее неудобство. К сожалению, далеко не все пациенты и не всегда поддаются на эти уговоры и уловки, часть из них начинают кривиться, стонать, причитать и даже орать ещё до начала диагностического или лечебного вмешательства, в силу своих характерологических черт, неумения терпеть или переносит боль.
         Особенно обидно бывало слышать обвинения, когда, несмотря на удачно проведенную операцию у пациента с тяжёлым поражением мозга, оставался какой-нибудь неврологический дефект, к примеру, частичный паралич или нарушение речи, зрения и т.п., которые имели перспективу со временем уменьшиться, либо вообще исчезнуть. То обстоятельство, что подобный сопутствующий недостаток явился оправданной жертвой или вынужденной данью во имя спасения жизни, и что таковой возможный исход операции был заранее оговорен перед хирургическим вмешательством, не имело значения и забывалось. Горько признавать, но фразы с пожеланиями таких же осложнений врачу-хирургу из уст больного или его родственников порой всё же звучали.
          В том случае, когда всё заканчивалось благополучно и больной выписывался из клиники или уходил после консультации и осмотра довольный, то нередко кое-кто из хулителей извинялся, просил забыть их неадекватные реакции, минутную слабость, неумение терпеть боль. Некоторые же так и не прощали врачу того, что им довелось испытать во время обследования или лечения, и уходили, затаив на медиков обиду, а то и злобу. Чувства пациента в таких случаях выдавали его глаза либо манера прощания.
           Легче было иметь дело с теми пациентами, которые вели себя стоически, понимая, что медицинские манипуляции почти всегда сопряжены с болью или неприятными ощущениями, и ни в коей мере не винили в этом врача. Ведь никто никому не хочет намеренно причинять боль.

           Многовековая история врачевания может быть проиллюстрирована не только выражениями благодарности врачам за исцеление, но и наказаниями за неудачу или бессилие медицины. Эскулапов, лекарей, знахарей, шаманов и иных шарлатанов и осыпали золотом, и лишали головы. В Cоветском Cоюзе и награждали, и в тюрьму сажали. Особо «отличившихся» даже расстреливали, правда, за вымышленные прегрешения, например во времена «дела врачей». Позже премировали, объявляли благодарности, либо, наоборот, понижали в должности или увольняли.
          Однажды в клинике нейрохирургии во время рискованной и мало надёжной операции ребёнок погиб на операционном столе. У него была злокачественная опухоль мозжечка, которая не могла быть удалена полностью, о чём родители были предупреждены и дали своё письменное согласие на операцию.
Едва переставляя ноги, уставшая и вымотанная до предела после тяжелейшей операции и трагического исхода её, тендитная и весьма чувствительная ко всяким стрессам женщина-хирург, вышла к родителям, чтобы сообщить им о случившемся. Убитая горем и тяжёлым известием мать ребёнка рыдала, а отец не сдержался и пожелал доктору «жить 100 лет на постельном режиме!».
        Описать реакцию и состояние нашей коллеги простыми словами невозможно. Мы успокаивали её и боялись, что сердце её не выдержит. Она сделала всё, что было в её силах, а была она нейрохирургом высочайшей моральной и профессиональной пробы. У неё были «золотые руки» и она лелеяла своих пациентов, особенно детей. Они платили ей взаимностью.
          Во время неудачного ныряния с берега в мелкий, непроверенный никем на глубину, водоём, огромный, атлетического сложения шахтёр лет 35 – 37 ударился головой о дно, почувствовал резкую боль и хруст в шее. Тотчас у него исчезли движения и чувствительность в руках и ногах. Собутыльники, отмечавшие вместе с ним получение аванса, заметили, что он не выплывает почему-то и бросились в воду. С трудом вытащив на берег грузное неподвижное тело товарища, они привели его в чувство, сделали что-то вроде искусственного дыхания, и вызвали машину скорой помощи, увидев, что он едва дышит и с трудом пытается говорить из-за нехватки воздуха, не может шевельнуть ни рукой, ни ногой... 
          В клинике нейрохирургии был установлен диагноз грубого перелома и вывиха в шейном отделе позвоночника с повреждением спинного мозга. У него были парализованы не только мышцы конечностей, но и мускулатура грудной клетки. Срочная операция с устранением вывиха и фиксацией отломков шейных позвонков не помогла улучшить функцию разбитого спинного мозга в очень опасном месте по соседству с жизненно-важными центрами головного мозга.
          Больной был уложен в центре огромной палаты с установкой аппарата для искусственного дыхания, типа «железные лёгкие» с огромными «кирасами», создающими вакуум либо повышение давления на грудную клетку для вдоха и выдоха. Круглые сутки вокруг пациента суетились врачи, сёстры, санитарки и периодически родственники и друзья, пытаясь по мере сил помочь ему хоть чем-нибудь. Когда по тем или иным причинам отключался аппарат, приходилось переходить на ручное пособие, так как других вариантов у нас тогда не было. И почти каждую ночь, когда рядом оставался только один врач, наш пациент начинал просить, чтобы отключили аппарат и дали ему умереть. От просьб он переходил к требованиям, а затем начинал грязно ругаться, проклинать и называть нас фашистами. Никогда не забуду той злобы и ненависти, которую выражало его лицо при этом. Мне становилось жутко, и я старался не смотреть на него, продолжая выполнять врачебные манипуляции.
           Ему можно было посочувствовать, его можно было понять, но никто не посмел бы выполнить акт эвтаназии, отключив аппарат для искусственного дыхания, даже понимая безнадёжность его состояния. Обсуждая в ординаторской всё происходящее с больным, мы были единодушны в мысли о том, что если любой из нас окажется в такой же ситуации, то лучше было бы погибнуть сразу, чем так страдать. Вскоре наш пациент умер, так как спасти его было невозможно. Но мы сделали для него всё, что могли и «фашистами» себя не считали.
            И до этого случая, и после, и часто многие из моих коллег были обозваны «коновалами», «убийцами», а в некоторых из них летели оказавшиеся под рукой предметы, как, например, графин для воды, тонометр для измерения кровяного давления, даже стулья и др.
          А сколько жалоб с различными инсинуациями о неправильном лечении было составлено людьми, совершенно безграмотными в медицинском отношении, но уверенно приводившие факты нарушения лечения и врачебной этики. Они мечтали бы устроить судебное разбирательство, добиться осуждения, тюрьмы, расстрела или возродить средневековый обычай, при котором во главе похоронной процессии должен был идти врач – виновник смерти. Хотя в том же средневековье существовало выражение о том, что врач за смерть больного не отвечает. Если он принял и на всю жизнь остаётся верным клятве Гиппократа. Даже Бог бывает бессильным помочь молящимся об исцелении, а уж врач и подавно.
          Всякая профессия имеет свои издержки, даже такая благородная, как исцеление страждущих….
          Мне кажутся уместными слова Гиппократа, которыми я хочу закончить это откровение:
«Жизнь коротка, путь искусства долог, удобный случай быстротечен, опыт ненадежен, суждение трудно. Поэтому не только сам врач должен быть готов совершить все, что от него требуется, но и больной, и окружающие, и все внешние обстоятельства должны способствовать врачу в его деятельности»