ИЗ СБОРНИКА «АРМЕЙСКИЕ РАССКАЗЫ»

РАЗДЕЛ: «ЗАБЫТЫЕ В СТРОЮ»

ЧАСТЬ 1

БОЛГРАДСКАЯ ГУБА (не путать с Курской дугой).

Ситуация - просто умора! Лето. Зримое затишье после Чехословацких и Китайских событий. Служить оставалось, как мы надеялись, не более полугода. Я был в карауле, когда мой майор меня вызвал. Прибежал. Поговорили о будущем. Он советовал остаться в армии офицером; но мне очень хотелось вернуться в гражданскую жизнь. Нашёл убедительный аргумент: от фуражки у меня голова чесалась, а застёгнутый воротник раздражал. Тогда майор вписал меня в список водителей, командированных на уборку урожая. Это он назвал санаторием; поощрением за честную службу. А задача и вправду оказалась простой! В сёлах Молдавии и Украины мы вывозили пшеничку. Значит, гимнастёрки уже нараспашку, и ремень висел лишь для комплекта, а не по науке: затяжка - в размер головы. Так мы постепенно двигались к железнодорожной станции Раздельная, что в Одесской области. А оттуда нас должны были погрузить на платформы и везти в Казахстан.

И вот в одном селе меня и сослуживца киргиза (или узбека-таджика) поставили охранять «автопарк». Можно сказать типовой, потому что «строили» его везде одинаково. За селом, в степи экскаватор выкапывал квадратный периметр: ров, глубиной сантиметров 70. На месте въезда втыкали в землю лопаты, натягивали верёвку, вместо шлагбаума, а рядом крепили палатку, в которой и находилась охрана. А что охранять? Утром автомобили разъезжались на поля и элеваторы; а вечером эти развалюхи никому не нужны. Но важнее, что нам даже канистру воды не оставили. Не говоря о том, что по Уставу было положено установить снаружи хоть какой-то захудалый «грибок» от дождя или солнца, Вобщем, в ожидании уставных благ мы укрылись от солнца в душной палатке, размышляя, снять ли сапоги. В это время ветер сорвал угол палатки. А я пошел закреплять. Подчеркну: в полной форме, включая пилотку, чтобы не сжарить на солнце мозги. Максимум, ослабил ремень. Значит, когда появился капитан, командир взвода, в палатке был только киргиз (узбек, таджик?) без сапог, ремня и пилотки. Ну и, хотя капитан был не кадровый, но человек сугубо гражданский, доцент Одесского технологического института, тут он, вероятно, излишне разыгрался в войнушки; разорался, что дневальный одет не по Уставу! Т.е. крыл воина не академическим матом, вперемешку с известными выражениями: дикарь, узкоглазый чингиз, чурка, чурбан, чебурек. Ну и, в полном недоумении, ведь нападать на пост вроде незачем, на шум вбежал я, дабы до последней капли крови оборонять объект. Но! Оценил ситуацию и попёр… на капитана. В объёме темы.

1) На объекте охранять нечего; 2) угораем под солнцем; 3) воду не привезли. 4) вопрос на засыпку: Советская армия вроде многонациональна? Так за что оскорбления?

Солдат я был политически грамотный, поэтому внёс в свою речь пару цитат В.И. Ленина. И сгоряча заявил, что сообщу в штаб о нац. взглядах советского офицера. Тем более, раз уж для представителя великорусской интеллигенции этот солдат дикарь и чурка, тогда и я, как бы еврей, с точки зрения общественности, - буду при случае им оскорблён.

После этого офицер признал, что очень разволновался. Видит, что нет постовых, вот и…

Впрочем, к этому моменту и я уже «выпустил пар», и решил пошутить, как говорят, по теме. Говорю капитану:

- Надо же и о последствиях думать?! И у нас УЖЕ «вот и» дуплет: от солнечного удара и по национальному достоинству! А вдруг дикари-иноверцы захотят по древнему опыту монголо-татар насадить обидчика на кол палатки, центральный, чтобы остыл, спускаясь с высот шовинизма? И условия позволяют: село далеко, только сверчки и соловей заливается.

Но капитан, вероятно, шутки не понял. Сбежал. А потом, за пламенную речь в защиту армейского интернационализма, влупил мне трое суток ареста. При этом, как понимаете, гауптвахты (губы) в колхозе нет! Поэтому с уборочной страды сняли один грузовик, дабы отвезти меня в ближайший армейский воспитательный центр: в Болградскую танковую дивизию, километров за 80. С прицелом, что попутно заедут в штаб. Зачем, мне не сказали; в штаб не позвали; ждал в кузове грузовика. А потом замполит появился; старший лейтенант, который и должен был передать меня из рук в руки. Ну и, «дорога дальняя в казенный дом», - замполит решил попутно меня воспитать. Сначала сообщил, что капитан, после недолгого торга с комбатом, выпросил для меня пять суток ареста. Затем замполит сказал о почётном долге участия в «битве за урожай» и особой необходимости соблюдать Устав в полевых условиях. Так, в ходе воспитательного процесса я узнал, что был на посту в трусах, без сапог, гимнастёрки, пилотки. И обливался, ни мало, ни много, питьевой водой, заранее приготовленной для дневальных. А на вежливое замечание командира я нецензурно ругался и обещал его ЗВЕРСКИ убить. Что вовсе не совместимо с нормами отношений и полностью дискредитирует армию в глазах гражданского населения.

В заключение, замполит призвал меня заново оценить свой проступок. На что я, не сразу одолев приступы полного недоумения, сообщил ему:

- По большому счёту, в своей части я - специалист Первого класса и Отличник Советской армии. Но пока, для дальнейшего покаяния, очень интересуюсь судьбой киргиза – казаха - туркмена?

- А вы это о ком? - в свою очередь был удивлён замполит. – В рапорте капитана другие воины не фигурируют!

- Тогда, прошу пардону, и я хочу уточнить: значит, я был на посту один? Так ведь Уставом не допускается! И как вообще обливаться водой, если нет даже пустого ведра, не говоря о воде? Я же не библейский Моисей, чтобы воду в поле добыть, даже без посоха и скалы! Кстати, касаясь оружия на столь ответственном посту: ничего, кроме лопат! И гражданского населения, перед которым я мог опозорить офицера сов. Армии, тоже не наблюдалось ближайшие три километра! Зато киргиз-таджик (или татарин), которого мастерски материл капитан, он таки был! А теперь, как бы нет. Так не лучше ли нам срочно вернуться и бросить армейские силы на поиск пропавшей войсковой единицы с военным билетом в нагрудном кармане вполне уставной гимнастёрки? А вдруг представитель древних тюркских племён дезертировал или повесился, угнетённый горем нац. несовершенства?

Как же так? - удивился я. - Вы, зам. политрука батальона, в котором и молдаванам нашлось почётное место в битве за урожай; и пшеничку мы молдавскую возим, - узнали сейчас новые обстоятельства, но мы почему-то не едем назад, изобличить лгуна-капитана?!

На что он посоветовал мне всё-таки отсидеть на губе, но впредь быть осторожнее. Т.е. хитрее. Т.е. умнее; покорнее и покладистей. Т.е. Он не нашёл точное слово. Тогда я сказал:

- С таким комсоставом в разведку бы не пошёл. И обсуждать дальше нечего. Пыль…

Приехали на губу. Один сдал, другой принял. Как там жилось, тема отдельная; но вкратце скажу: через пять суток меня не забрали. И потому, что на гауптвахте меня в списках претендентов на армейский паёк уже не стояло, мне разрешили носить ремень, мыть посуду и раздавать еду; с условием, что «своя рука всё же владыка».

Так я служил и столовался ровно 12 суток! А счастьем освобождения обязан полковнику из военной прокуратуры; он прибыл проверять губарей. В сумме, решением общего собрания руководства мне выдали командировку с приказом: найти, догнать и влиться в ряды войсковой части, в списках которой я значусь. Но часть укатила достаточно далеко, поэтому я ещё пять суток топал по военкоматам и комендатурам, как вольный казак, - смело глядя в глаза патрулям! И, как говорят, только чудом догнал своё подразделение на станции Раздельное, где автомобили стояли уже на платформах. Утром поезд поехал.

НА ГУБЕ

Болградская танковая дивизия была в это время ещё в Чехословакии. Значит, на губу везли публику, отношение которой к армии определяла лишь армейская форма. Большинство - не русские солдаты стройбата; несколько молдаван - связисты; и два воина жел.дор.бата; что тот же стройбат, но с железнодорожным уклоном. Младшего сержанта Диму - рэгбиста из Москвы, и просто широкоплечего блондина старшего сержанта Славика (Ташкент), включая меня, одесского рядового, - контингент, не вдаваясь в национальные тонкости, сразу назвал собирательно: «Тры Длыных». И понятно: остальные «гвардейцы» ростом не выше 165 см. Зато восточные парни отличались густой волосатостью по всему телу. Но им для бритья выдавали на пять человек одно лезвие, поэтому в умывальнике стоял такой треск и скрежет, будто крестьяне в округе серпами косили с 6 утра только камыш и кустарник.

До обеда всех выводили во двор. Здесь сержанты дежурного подразделения (караул) учили нас ходить строем, правильно отдавать честь и рапортовать командирам, не прибавляя «бля» или «нах». Но оказалось, что, к волосатости, многие стройбатовцы – иноходцы! Т.е. ноги шагают левой и правой, а руки никак не хотят болтаться наоборот! И уже потому, что соседи по строю могут и без зубов остаться, поэтому обучение было стратегически важным; и командиры относились к задаче с полной ответственностью. Впрочем, научить иноходца ходить по Уставу, не легче, чем заставить левшу сразу писать правой рукой! Поэтому правильноходцы сержанты матерились до синевы, а багровые, после бритья, скажем, «орлы» отвечали: «рюски не понимай, прави-леви не понимай». Но сержантский состав не сдавался! «Тяжело в учении, легко в бою! А. Суворов», было начертано над входом на гауптвахту, поэтому проклюнулась мысль: обучать «саботажников» дедовским методом типа «сено-солома». Были специально закуплены красные и синие ленточки, что на очередном построении навязали насторожившимся иноходцам на руки и ноги. И всё! С красной ноги шагом марш! Но… не пошло! Оказалось, что есть ещё и дальтоники! Но, как оказались в армии, и это объясняли они на своих языках. Что, впрочем, всё же стало частично понятно:

- Дэньги ест, свадьба гуляш. Нэ ест, гуляш арми.

Т.е. понятно, почему не стандартное армейство было преимущественно из высокогорных аулов, - но это не облегчало учебный процесс. Поэтому, после мучительных размышлений на тему «сено-солома», пришли к выводу: на парады не все стройбатовцы ходят строем; особо руками размахивать нет причин, - на плече только лопаты; а на присягу идут с автоматами, которые держат руками. Поэтому ленточки у них отвязали, а в руки вручили мётлы…

Смешно? Но было нам не до смеха.

Небо сутками плакало мелкими и проливными слезами; и температура не поднималась выше 10 градусов. А начальник, майор краснопогонник у нас отобрал шинели, в целях повышения уважения к дисциплине. И комнаты для просушки портянок не было, или для нас не открывали. Так что нам, насквозь мокрым, было ещё и не до сна.

Надежда, что в многонациональном коллективе удастся больше узнать о братских Союзных республиках, тоже не оправдалась. Хотя с учётом, что нам поручали разгонять мётлами лужи, - почему-то только после занятий строевой подготовкой, - белить деревья и полосы во дворе, - наш словарный запас полнился повседневно. Одно беда, наши учителя менялись быстрее, чем мы узнавали, как сказать «Доброе утро». А остальное спроси, сразу скажу! Ведь первое, что волновало восточных братьев, - узнать, что кричали сержанты. А потом они и нам толковали, что говорили в ответ.

Надо сказать, что в эти образовательные часы Славик был незаменим, как переводчик; ибо многое знал, благодаря общению на базарах Ташкента. Тем не менее, зрел вопрос: сколько суток ещё мы выдержим мокнуть, мёрзнуть, не спать?

БУНТ

Терпение лопнуло. Мы потребовали шинели хотя бы на ночь. Отказались мыться, бриться и вообще выходить на уборку территории и т.п. прелести арестантской жизни. Тогда в нашу спальню-опочивальню (нары: голые доски), прибежал капитан, плечистый сержант (молдаван) и несколько солдат с автоматами. Вопрос - ребром. Но как-то так получилось, что один грузин выхватил у солдатика автомат и передёрнул затвор; после чего изложил суть бунта языком своим и непечатным. Но караульные поняли! Вернули шинели и пообещали узнать, где можно будет сушить портянки.

В эту ночь мы собирались поспать, как люди – почти; ведь мокрые портянки стелили на нары, чтобы к утру хоть немного их просушить собой. Но теперь обсуждался другой вопрос, как быть, если грузин «попадёт под раздачу»? Тогда мы решили обменяться адресами наших частей: если грузина «повяжут», заявим себя свидетелями. Впрочем, опять пришёл капитан - Начальник караула. Сам - по погоде, в шинели, шарфе и перчатках; сел к кому-то на нары, раздал сигареты. И сообщил:

- Караульные предлагают: про бунт ни слова! А то и того, что автоматик не удержал, в дисбат упекут. Если спросят, я так скажу: сам выдал шинели; не знал, что шеф запретил.

Все согласились. Тогда капитан собрал окурки, и пожелал нам «Спокойной ночи!»

Да какой там! В 5 утра, не в 6, как положено, прибежал Красный шайтан. Кличка - по совокупности показателей: красные погоны, белёсо-рыжий вместе с глазами и, наверное, из-за этого, удивительно краснолицый. Шинели, будто и не заметил. Отобрал шестерых.

- Нужны крупные, сильные.

А Славик (Ташкент) спросил:

- Разрешите уточнить! Будет поручено осеменять жён командированных офицеров?

Но майор показал кулак и приказал лезть на грузовик. Добавил одно:

- Труд облагораживает человека!

Тогда Славик задумался вслух:

- А разве осеменять, не благородный труд?

Майор ушёл от прямого ответа; достал пистолет, показал полную обойму, и добавил:

- Обойдёмся без сопровождения! Если кто-то захочет бежать, я сначала стреляю, а потом кричу «Стой, буду стрелять!» Про «белке в глаз» ничего не скажу, но в жопу попаду даже не целясь. Вопросы есть?

Славик стал «Смирно».

- Как старший по званию в кузове, отвечаю: «Вопросов нет! Без приказа бегать нам не положено! «Велика матушка Русь, а бежать некуда». Михайло Ломоносов.

- Кутузов, оболтус! - подсказал майор.

- Виноват! – не смутился Славик. – Мнение командира – закон! Плюс. Пользовать жопы, простите, тухес, не по назначению, означено Уголовным кодексом, как мужеложество. Срок заключения, для пассивных или активных любителей целиться в тухес, равен наказанию и по статье скотоложество. Но мы вам зла не желаем! Ещё плюс: без каши, кодовое название «дробь шестнадцать», солдаты не наступают, не отступают. Так что, вперёд, чудо-богатыри (это он уже к нам обратился), с мыслями об обеде!

Ответ майора развеселил: он прыгнул в кабину и многозначительно помахал пистолетом. Поехали. Славик запел: «А дождь идёт, а дождь идёт! Но наш солдат обеда ждёт».

О ЗАДАЧАХ И ЦЕЛЯХ ТРУДА БЛАГОРОДНОГО

Как работали, что работали? – вопрос актуальный. Все работали в полную силу, чтобы хоть как-то согреться. Гимнастёрки наши парили! А привёз нас майор в Болградскую дивизию, в самое сердце, ворота которого почему-то не охранялись. Сначала мы удивились, что некоторые избушки полуразрушены. Майор привёз нас к такой и подсказал: батальон подняли по тревоге; танкисты кое-что зацепили, вот и! Потом приказал крушить стены и очищать кирпичи от цемента. И только мы успели подумать, что из подручного материала починят дома первостепенные, - командир приказал кирпичи складывать в грузовик.

Инструмент был известный: топоры, лом, - «кирка и лопата эмблема стройбата». Потом подобрали бревно и… дело пошло под «гей-гоп». Даже весело стало! «Ломать, не строить, душа не болит»; и дождь пыль прибивает. Это потом я узнал, что так каратисты показывают таланты. В странах других. А нам даже рукавицы не дали. Зато мы наваляли в кузов столько, что сидели уже на кирпичах!

Поехали, как оказалось, не к другому строению, а на частный участок майора. То ли он дом достраивал, то ли дачу? Славик сказал, что настоящие солдаты такие вопросы не задают. Главное - поняли: спишут кирпич под тревогу и ошибки нерадивых танкистов.

Когда мы разгрузили машину, майор выдал нам «для сугреву» три бутылки Портвейна, как в подтверждение не озвученной мысли: кирпич пошёл «левым бортом». Но и портвейн был без наклеек. А что нам, губарям? Хлебнули, приехали, кашку поели, получили шинели.

- Поедем ли завтра? – спросили. Но майор заявил:

- Закатайте губу! Очередь на грузовик. Армейская дисциплина!

ТАНКОВЫЙ ПОЛИГОН

И было так! Утром вдруг вышло солнце! Славка сказал:

- И у меня от портвейна в животе гармидэр. Значит, будет землетрясение в Кишинёве!

Не знаю, было ли, но незнакомый полковник спешно повёз нас «Тры Длыных» на танковый полигон. На том же грузовике, но без охраны; и не махал пистолетом. Там кинул он богатырский взгляд вправо, налево, назад; потом лопатой нацарапал задачу.

- Здесь до обеда – окоп. - Посмотрел на нас, оценил. - Восемь шагов длиной, полтора шириной, полтора (вам по грудь!) глубиной. Не будет – добавлю губу!

А нам это надо? Солнышко вышло, тепло, и мы парни спортивные. Что на турнике ВСК (военно-спортивный комплекс) «3,5,7» отрабатывать, что ямку копать, всё одно: попотеть физкультуриться. (Прим. автора. 3 раза – выход на перекладину силой, через одну руку; 5 - подъём с переворотом ног; 7 раз – висишь, поднимаешь прямые ноги.) Главное - день и ночь, сутки прочь. И даже термос воды полковник выдал нам - к киркам, лопатам и топору!

Мы с Димой начали, а Славик рванул за бугор, окончательно разобраться с майорским портвейном. Вернулся, глаз просветлённый! Но дело не шло. Гнутся лопаты! Славка сказал:

- Как старший по званию, беру на себя командование! В смысле: слухай мэнэ, дисбат нас минэ. Переносим позицию! Я доложу: - Учли, чтобы солнце светило в глаза противнику.

Сменили место, но там прежняя музыка! Лом и кирки, суки, звенят камертоном, но даже дырку не колупают! Опять перешли, но, как в арифметике, сумма не изменилась. Славик сел покурить.

- Вниз головой я новый доклад не придумаю.

А Димка – спортсмен, не курит; кричит на него:

- Ты, гад, сачкует, а срок всем добавят! То за бугор, Кишинёв сотрясать, то покурить!

Славка его послал.

- Разговорчики! Я полный сержант, а ты нос только высунул. Вот и колупай, салага, без зазрения совести!

Димка схватил лопату; но не копать. А Славка схватил кирку. Тогда я заорал:

- Стоп, пацаны, слухай младших по званию, как мудрость народную! Вы сейчас дырки в башках наколупаете, аж до госпиталя; а мне одному отдуваться? Тоже мне, громилы библейские! Тут телефон-автомат не стоит; пока найду, кровь из вас в землю вытечет. А с меня спросят, кто Каин, кто Авель! Нет, не канает! Значит и вы свои лычки-дурки забудьте! И желдорбат на хрен, Здесь не рельсы-рельсы, шпалы-шпалы; где песок по команде и ямку бульдозером выроют! Здесь углы обострились! Но просто, как в Оперном театре! Тоись, сержантам пауза 300 тактов! И морщи ум, пацаны, как отбрехаться! А я пока покопаю…

Беру топор и - тресь, в одном месте! Звенит, но только стружку блестящую сбрил, как металл драгоценный! Тресь, в другом, тот же концерт! И ещё в местах десяти, как по заявкам радиослушателей. Но, как в песне поётся: «Широка страна моя родная!» В смысле:

- Алё, пацаны, это же танковый полигон! А танк, тонн 50! Не булка хлеба! Земля утрамбована; бомба до самолёта отпрыгнет! Трава не растёт! Броня! Эх, желдлорбат, башку провалить ум не нужен. В крайнем случае, в другой раз. А пока… Антракт!

Сели, водичку попили, подмышками поплескали и охладились. А я мысль развиваю:

- Окончен концерт по заявкам «Кирка и лопата». Отдыхаем и загораем! Суммируем факты, память тревожим! Что Красный шайтан сказал? Очередь! Значит, полкаш взял нас для отвода глаз! Культурно сказать, для отмазки. Не одна же забота, дивизию на кирпич растащить? А вдруг он по блату пианину купил; или, не на обед будет сказано, холодильник? Тоже ведь надо доставить; и так, чтобы рубли свои шоферам не расфинькать! Так? Но и у нас есть доказательства труда непосильного: лопаты погнуты, как черпак, и земля, будто сталь! Приедет начальник, мы тюкнем киркой, и всё! Эта музыка - наш адвокат! Так что, товарищи младшие командиры, радуйтесь солнцу и доклад сочиняйте. Я знаю себя, не вытяну, рассмеюсь. А Димка – рэгбист: это хуже, чем футболисты; финтить начнёт и запутается. Славка, всё на тебе! Твоя лычка шире, да и Ташкент - город хлебный, потому что восток с короб наврёт, не заикнётся! Вот и лежи, вдохновляйся. С тобой - Бог не выдаст, свинья не расстреляет!

Легли головами в разные стороны, ведём наблюдение; грузовик не приедет без пыли!

Когда полковник примчался, - даже мат позабыл! Минуты три пузыри пускал! Мы, конечно же, гимнастёрки смочили в нужных местах; пот и пыль со лба оттираем. А Слава с докладом.

- Разрешите обратиться, доложить обстановку!?

Ну и только записывать успевай!

- В процессе исследования грунта выяснили наличие полного отсутствия возможности окопаться! Применение шанцевого инструмента невозможно: гнётся, ломается! Земля сплющена танками, в полном соответствии с весом в инструкциях; и до полного не соответствия с обозначенным названием: земля. В сложившихся учебно-боевых условиях, с учётом наличия отсутствия командиров, - младший командный состав принял решение. Шанцевый инструмент, как то: лопаты и топоры, - сохранить для народного хозяйства и на случай рукопашного боя! Вверенное мне подразделение, как то: два человека, заняло круговую оборону. В случае приближения противника, готовы к рукопашному бою, с применением сохранённых подручных средств, как то: лопаты и топоры. Убитых и раненых нет! Докладывал старший сержант…

Тут вышел Дима: склонил голову, снял пилотку; в ней - сколы земли. А я начал бегать вокруг, тюкая топором и киркой, как в подтверждение попыток отрыть окоп в другом месте.

Полковник посопел, водички попил, фуражку снял, смочил маковку, дал приказ: по машинам! А землю - в платок. Кому показать, дело не наше. Важно, что на обед мы успели…

ПРОКУРОРСКИЙ ГАМБИТ

Я уже намекал на событие: с проверкой приехал сотрудник прокуратуры.

Готовились тщательно. Приказ №1: на вопрос о содержании отвечать: «Жалоб нет!» Дальше - вопросы просты: за что, сколько дали, сколько осталось. Финальная фраза: «Нарушений дисциплины больше не повторится!». А дальше, как сказал Красный шайтан:

- Дедушка не углубляется. Как Суворов, покушает с вами, акт проверки подпишет, уедет. И не орать, не драться, если в бачке мясо увидите...

Весь сценарий, за исключением мяса в бачке, два дня отрабатывали. Особо с джигитами, путавшими, что, когда отвечать. Т.е. фразы по звукам они зазубрили, но нечто всё-таки прорывалось; как в анекдоте про загадки народные, в вариациях от Чапаева: «Без окон, без дверей, полная жопа огурцов». Потом проверяющий прибыл. И вправду: взгляд - рентген, солидный дедок! А нам что? Полосы во дворе навели, сапоги, как… концертный рояль, подворотнички подшили поочерёдно. Как положено, под присмотром сержантов; чтобы никто иглу не глотнул, с прицелом на госпиталь. Всё чин-чинарём! Строй! Жрём прокурора глазами! Но без ремней, как положено на губе. И всё, вроде, по плану, только Славка и здесь не сдержался. Дед спросил:

- За что?

А Славка в ответ:

- За любовь, товарищ полковник!

Тот, не проявляя эмоций, оглянулся на командира губы.

- Кто принимал? Что в записке написано?

- Так там почти так, товарищ полковник! – отвечает Славка, пока Красный шайтан побежал листать арестантские предписания. – Но без души: «За самовольную отлучку». Без соли и перца. Как мясо сырое! А я вам, как бате родному: за любовь пострадал; после отбоя; за пределами части. А что, в часть приглашать, в каптёрку? А солдаты в стенах дырок навертят, казарма рухнет! Или завроди любови на Дерибасовской: задолбают советами! Так что, всё так, но с различием: пьяным попал под танк, или бросился с последней гранатой! Обещаю в дальнейшем не нарушать!

Дедок вздохнул, пожевал губами, подвигал ладонями, будто сдерживал желание что-то добавить, и… только собрался шагнуть к следующему губарю, но Славка не унимался.

- Да я и ей говорил, не надо Дездемону разыгрывать; не уложимся до отбою! А потом время как полетело! И на часы я поглядывал. Отвлекло! И затянулось поэтому; радость ей. А потом, извините за выражение, не отпускала, будто я на войну… Вы меня понимает?

Все расхихикались. И майор с бумажками появился на горизонте, рявкнул издалека:

- Отставить смех и разговорчики в стою!

Тогда и полковник поусмехался, в кучку брови собрал. Дошёл до меня.

- За что!

- Отстаивал интернационализм в Советской армии!

- Это как?

- Обещаю больше не отстаивать!

- А это как?

Ну, думаю, сейчас выложу правду матку, раз уж Славка тему расслабил. Но дед увидел, что я подпоясан ремнём и, будто даже обрадовался: «Ага, нарушение!». И к майору:

- А это что за такое?

Но дальше неинтересно! Как и сказал вначале, узнал дедуля, что я позабыт-позаброшен, а начальство не знает, куда меня деть. Случай в Уставе не отражён! А просто вытолкать меня за ворота, - первый патруль притащит обратно. Вот и решили выдать ремень и допустить к подсобным работам, чтобы не болтался без дела, до выяснения.

В сумме, как выше писал, мне приказали догнать и влиться. Командировка! Цель - военкоматы или комендатура, где меня обязаны накормить, спать уложить, утром помыться дать, и сапоги почистить. Опять накормить и выдать адрес дальнейшего продвижения. Таким образом, я шествовал, наслаждаясь волей, смело глядя в глаза патрулям! Дескать, служивые, а где тут у вас…

Денег не дали. В транспорте - без билета; в Советском Союзе так было: защитник Родины, если в форме, почти везде гость и хозяин. Правда, вход с передней площадки - только Героям Советского Союза. Вобщем, я почувствовал себя в коммунизме и даже вспомнил совет майора остаться в Армии. Ну и, раз уж заново размышлял, не спешил. Обозревал местные достопримечательности, ходил в кино, в библиотеки. А если патруль попадался, то: А) Автобус застрял в пути, опоздал, поломался. И это не редкость! Б) У солдата вечером свободное время. В) Искал военкомат или автовокзал, но, надо же, заблудился.

ВОЗВРАЩЕНИЕ В СТАЮ

Выше я написал полную правду: Только чудом догнал своих на станции «Раздельное», где автомобили стояли уже на платформах. Пришёл после ужина; отыскал, куда загрузили армейскую кухню. И вовремя! Повар, молдаван Толя, грустил перед полной кастрюлей мослов; по-нашему, огромные кости с остатками мяса. Что ждало нас в Казахстане, Толя не знал, а перемены повар-солдат не любит. Мне он обрадовался и, под честное слово, что расскажу про губу, подкинул на ужин крупную соль, свежий хлеб, огромные цибулины, помидоры и огурцы. И показал три канистры вина. Запас. Нет, слышал он про кумыс, но от продукта молочного, у него то, что у Славки от плохого портвейна. И не знает, есть ли вино в Казахстане. Значит, отведали мы из канистры, откушали знатно и, я пошёл искать свой вагон. Оказалось, товарняки. Т.е. «40 человек, 8 лошадей». А какой мой? И командиров нигде не видать! Пошёл на шум; на подвижную массу людей. А тут новый праздник! «Прощание славянки». Точнее. Грузины, как и молдаван-повар, тоже уже при вине (понятие «где взял», в Молдавии и на Украине прошу не рассматривать, потому что - везде). Но песен их не звучало по понятной причине. Один, Тимур, только собрался на нары «ко сну», как в темноте какая-то сука (с его слов), влындила ему сапогом в голову. Где? Когда очнулся, он это не помнил. Только звёздное небо в глазах. И потому обнажил себя до голого торса, и заметался «тудом-сюдом»; вызывая поддонка-обидчика на поединок. Вобщем, вроде фильма «Подвиги Геракла», но с участием героев грузинских сказаний. В смысле, что остальные грузины пытались Тимура смирить, и не допускали к процессу иноязычную публику. Что лишь накаляло его желание дать гаду бой. А до того, пока гад не вышел, событие развивалось с переменным успехом, в границах, как говорили в Одессе, от «Держите меня, а то я себя уже сам боюся!» - до «Бей своих, чтобы чужие боялись!» Но более, повторю, удивляло, что командиры «на сцену» не выходили. Тоже, наверное, где-то прощались с мамкою Украиной.  

Покоя не намечалось, поэтому я подошёл к заслону, прикрывавшему генацвале Тимура, и, на правах отсидевшего, предложил изложить суть проблемы. Дескать, выяснить обязуюсь, кто звезданул в глаз Тимуру; и то, почему тот герой не выходит на бой.

Тимур уже вдоволь набегался вдоль вагонов, выдохся, поэтому такой ход событий его устроил. Мы обнялись и, - я тут же наврал, что три дня не ел. А это в грузинской компании - свято! Поэтому мы сразу обосновались на воздухе; под кустами. Ели и выпили, а потом они песни запели. А потом посветлело, мы разобрались, где, кому спать, и разошлись, до первой остановки состава. Честно сказать, кавказских ребят всегда подкупал не русский обрис моего носа, и то, что я мог на левой руке подтянуться шесть раз.

Конечно, в нашей теплушке я сразу занялся выяснением, кто обидел друга Тимура; как он говорил: высшего сорта грузина, то есть, мингрела. 

Врать не буду. Наши ребята, я об одесситах, тоже на радостях, что я вернулся, честно сказали, что вышло случайно. Да, Тимур лез на нары; а тут и Толику «Кармену» приспичило пожурчать. Напился вина, как верблюд перед пустыней, впрок! Хотел слезть, но, - тоже по причине крайней нетрезвости, - пятка его скользнула вперёд. Вот и брыкнула нога, как из рогатки булыжник. А тут Тимур… в ту же доску, в дрызг, как сапожник, или как тут сказать, чтобы было точнее. И что ему объяснишь, если, когда очухался, вовсе забыл, куда лез, где схлопотал? Да и Кармен, когда облегчился между вагонами, даже представить себе не мог, что нокаутировал друга. А когда тот и вовсе начал дракона на бой вызывать, - тут уж точно: не время для дипломатии, - просто молчи себе в тряпочку, не вылезай.

В общем, мне поручили наладить контакт. Но утром поезд дудукнул на Казахстан; и счастье, что на станции никого не забыли. Ведь было тепло, многие завалились спать под кустами. А когда протрезвели, никто, ничего не помнил.

Забегая вперёд, скажу. Батальон на целину был собран из разных частей. Каз-уз-таджа я впервые встретил в наряде. И всё! Больше ни разу! Гнида капитан мог и на него отдельный рапорт состряпать. А дальше - дисбат. Я даже имя парня не помню. Схатбия называли Сашей, Адама Хажиева - Адиком, Хаджироков - Хаджа, Рынковой - Базик, от базарный, Фатеев - Фока. Ко мне клички не липли, но - Длиный. Наверное имя Наум или фамилия Дорман уже казались кличками.

Нас - пять грузинов и пять одесситов, связывала крепкая дружба. Только из-за командирских просчётов, на марше из Казахстана, их рядом не оказалось. Потому и застрял я в снегу на трое суток. Но это песня отдельная.

Восстановлено в мае 2013 года. Германия

 
ЗАБЫТЫЕ В СТРОЮ. Часть 2
КАЗАХСТАН
Кустанайская область. Комсомольский район. Зерносовхоз Урнекский. 1969 год.
 
Служить оставалось полгода. Или же полтора? В это время, к середине 1969 года, правительство Никиты Сергеевича Хрущёва несколько раз сообщало о сокращении армии и срока службы. Морякам 3 года, вместо 4-х, а остальным 2, вместо 3-х. Поэтому, сразу после событий в Чехословакии, по жеребьёвке, никому не понятной, демобилизовали тех, кто прослужил 6, 8 месяцев. «Закон, как дышло!» Ну и, поскольку манипуляции блатных свояков давно стали «доброй» традицией, - одни (без ранений или особенных подвигов) уже гуляли с девчонками по бульварам, а их одногодки (пожалуйте бриться!) продолжали вкушать армейскую службу. Тем более, за Чехословацким конфликтом возник Китайский, что подтолкнуло правительство к мысли создать новый военный округ: Среднеазиатский. И, конечно, войти в него должны были не первогодки, а контингент зрелый! А где взять? Четверть армии уже на «гражданке», а «зрелые» возят пшеничку на Целине!
О том, что именно мы провалились в щель между креслами Главнокомандования, узнали случайно; уже в Казахстане, куда нас перебросили после Битвы за урожай Молдавии и Украины. Отсюда и фраза вначале: «служить оставалось полгода, или же полтора». А «мы, это «дедки», кому дембель засветил после двух лет службы; и реально «деды», отслужившие больше трёх лет «по старому стилю». Деды, конечно, «возникли». «Дембель давай! Домой пустят и без штанов; а красоту - фотоальбомы, мундиры и знаки воинской доблести, нам салаги дошлют из частей». Но замполит урезонил: «Увольнение, понимаешь, только из подразделений армейской приписки. Здесь оформляем сверхсрочников. И смекай! Старшина теперь - прапорщик. Офицер. И новая форма! А пока утвердят, командуйте, понимаешь, в этом. А то...» И тут он проговорился с разгону, что застряли мы в Казахстане по случаю размышлений командования «Быть или не быть» новому Округу.
 
В нашей области, северной, к этому времени дожди размыли наезженные пути. А потом и вовсе их запахали под будущие поля; как бы с намёком: от нас уже толку нет. И вправду: 21 сентября лёг постоянный снег, и разморозилось до 20-ти. Так что пшеничку возили только трёхосные грузовики ЗиЛ-157 и ЗиС-151; «Короли трассы», числом не больше пяти из 168 автомобилей нашего батальона. Т.е. это была «та работа»! На токах зерно в буртах проросло по колено, а сверху промокло; то дождь сечёт, то снежок налегает. А покрытия нет.
Грузчики только женщины, - удивило и это, - выколупывали лопатами что-то из середины. А потом мы ползли на элеватор. Как? Ответ прост: «Смекай!» Но с элеватора всё равно «полный назад»; влажное зерно не принимают. Ведь и у нас нет брезента! Выдавали, но испарился ещё на Украине. В общем, армейские дяди не дураки, - затребовали «возвращенцам» писать две ходки с зерном. А хозяйству народному выхода нет?! Смешай зерно мокрое и сухое, весь запас элеватора через неделю будет годен только на самогон. Так и гибло зерно на токах, потом в грузовиках и опять на токах. Зато, если ловили тех, кто выносил зерно в сапогах или под сидением грузовика, а женщины в лифчиках и шароварах, - три года тюрьмы; за расхищение народного имущества! Т.е. сгноить зерно можно, а взять на откорм домашней скотинки и птиц - преступление! Или боялись хозяева, что зерно пойдёт на самогон, - кто знает? Но заскучали солдатики. Раньше в любой дом заедешь, кило десять зерна отсыпал, и сразу ты гость дорогой: накормят и стакан поднесут! А без колёс, - мёртвый сезон!
Из-за возникшего бездорожья «королям трассы» начали выдавать сухой паёк на трое суток. Это на 35 км. пути. Как и сказано: а) дороги уже распахали, б) выпал снег. Поехали по приметам; на морской выпуклый глаз. Там дерево на горе. Оттуда видны провода и столбы. По ним. А дальше-дальше, потом-потом, слева, внизу дымят трубы котельной. А там где-то рядом трасса, чтобы не сказать иначе. Но, если в пути застал дождь, туман, снег и «не видно ни зги»; если вдруг провалился в подмёрзшее озеро или же ручеёк, тут уже кукарекать, пока на тебя не наткнётся по случаю «король» из соседнего батальона.
На этом фоне возник новый приказ: ездить стаей 3, 5 машин, проявлять солдатскую выручку. Здесь же сухой паёк, лопаты, буксировочный трос, жёсткий буксир и, желательно, паяльная лампа для обогрева, если застрял окончательно. Так наш опыт мужал и матерел. Например. Как, если забуксовал, плавно раскачать грузовик и выехать, пока яму не вырыл до брюха? Объяснять - долго. Зато личная практика и будоражащий кровь русский мат растят опыт почти моментально! И местные подсказали: «В озёры и лужи завсегда ехай задом! Колёсы воду разгонют; лопатки (вентилятора) искру не затопют. А коль совсем глыбь, скидай шлею вентилятора; волну не гони; пойдёт, как лодка-моторка!»
Как определять глубину «глыби», дурной вопрос! Ясно, что без сапог и штанов. Ведь ехать в обход, нет гарантии, что не влетишь в солончак; всосёт, трос прицепить не успеешь.
Иначе словами: трое суток на 35 км. - не сказка, если дороги покрыты лишь матом.
 
ЧЕПЕЛЬ
По каким-то причинам послевоенный ЗиС-151 называли «Чепелем»; хотя он сводный брат «Студебэкера». Но важно другое. В приказе о выделении транспорта «на зерно», значилось: только исправный. А начальство поместное приказало весь хлам припудрить, подкрасить, борта нарастить и - вперёд! Будто решили подгадить Америке!
Мой, так сказать, Чепель я принял по описи в Казахстане. Сел гордо за руль, хлопнул дверцу, - рассыпалось боковое стекло. Зампотех - в мат; в смысле, до меня машина была в порядке. Сам залез справа, акт составлять. «За ущерб из зарплаты вычтем!» Важно сел, на коленях планшетка, хлопнул дверцу легонько, как показательно, но и у него в крошку! «Уплотнители пересохли; болталось в голом каркасе», подумал я вслух. А зампотех, получив фразу для акта, даже развеселился: «Семечки можно прямо в окошко плевать! А запчастей, мать... всё равно нет. Устарела модель!»
И вправду, подумал я. «Потехи» не дурни, всё продали на Украине. Там ведь тоже старьё! Но хлебный сезон; пыль под ногами горит; бегать машинка должна, шустрить.
В общем, для очистки души я проворчал: «Весь батальон устарелый, но хлеб-то Родине нужен?! И другое известно: где начальство профукало, там «солдат должен стойко переносить все тяготы и лишения воинской службы». А какие? На армейскую службу «Битва за урожай» не похожа!» Впрочем, думаю, командиры тоже не знали, что мы тут застрянем?! Но это навеяло из не уставных теорий причин и следствий, потому я старшине намекнул: «Здесь - не Ялта. Бахнут морозы, будем репу чесать?» И сработало! Старшина нос почесал, потом вспомнил про «репу» - снял и снова надел фуражку, раз пять, и говорит:
- Слухай прыказ! Дам день, твою мать! Запышу выходной. Тута где-то хоздвор, завроди МТСу. Можэ чего надубасишь? Смекай!
Что на армейском жаргоне значит: добудь: выпроси, укради. Но я согласился.
- Под лежачий камень портвейн не течёт. - Только помощника дайте, чего  придержать. Валерка  всё равно не боец; чиряк на шее.
- Беры, - сказал старшина. - Бомбы в одно мисто не падають. Прокашляется.
Валерка (из Запорожья) мигом собрался. Воздух воли глотнуть! Полотенце на шею - бантом, как будто на танцы! Но в пути он всё больше стонал и грел шею ладонями. Так и вкатили мы на хоздвор. А там - никого. Хотя в сарае станок гудит. Есть человек! Не казах, объясниться легче.
- Добрый день, командир! Вот, - на Валерку показываю, - сквозняк выбивает из строя бойцов. Пожалейте, во славу Битвы за урожай! У вас тут лето проездом, товарищ начальник, не дайте же околеть защитникам Родины, дембеля не дождавшись!
Он хмыкнул:
- С Украины видать... - и пояснил: - Какой начальник; токарь и слесарь, сварщик и моторист, если с поля кого притащат.
Мы удивились, откуда многостаночник? Он говорит:
- Комсомольцы-добровольцы. Особый призыв. А у вас что стряслось? - Станок выключил, свернул самокрутку, как огурец, пошли к Чепелю. Я набросил на ладонь тряпку, зачерпнул из двери жменю стекла. Дядька хмыкнул, поцокал языком, промерял штангелем место посадки стекла, и повёл нас, как на экскурсию: цех №1, 2. Нет ничего! А стекло, метра два, дядька сказал: НЗ (неприкосновенный запас). Только с подписью Центра: в Покровке, за 70 километров.
- Всё, уважаемые присяжные и заседатели, - подумал я вслух. - Здесь явно не Одесский Привоз: купи, ставь, наслаждайся. Полный капец! Стекло Чепеля не достать, а оконка, как понимаю, только начальству, матерям-героиням и героям труда. И толку? Без уплотнителей оконка треснет на первом ухабе. А если в дверь мою врежет какой-то «специалист», тогда...
- Тогда, - подхватил мысль Валера, - меня милый разлюбил, я пойду топиться! И кому какое дело, куда брызги полетять?! - Он зафутболил ржавую гайку, и опять схватился за шею. А дядька, как посочувствовал: аж, пальцы сжал, будто певицы в оперном театре.
- Товарыш, - сказал я Валере, - меньше резких движений, больше гарантии чирячок не тревожить! Вам, казакам, один хрен: наступать бежать, отступать бежать. А Родине важно, чтобы наказ выполняли! Им на наши проблемы - с большой колокольни; а надо мной, как чёрный ворон вьётся вопрос: «Что делать?» Матрасовки набить соломой и заткнуть форточки? А вдруг нас вернут туда, где есть перекрёстки?! Как контролировать горизонты на дорогах страны? Или, из досок, которые видели по углам, сколотим что-то вроде задвижек?
- Это как? - удивился Валерка.
- А как бондаря сколачивают бочки?
- А хрен их знает!
- Вот! А я знаю. Нарубим из жести уголки, доски сошьём по кантам. А форму - пилой.
- Да это на три дня работы! - Валерка взмахнул рукой, но опять схватился за шею.
- А искать в Кустанае мебельный комбинат, чтобы выпросить пару фанерок, быстрее?
Тут дядька вмешался.
- Стоп, хлопцы. К делу пришли. Я про фанеру подумал. Но вы бы решили, что стекло я зажилил. А теперь ясно: оконка треснет, плекс в округе вам не найти, и фанера бесхозная не валяется. Значит, закрывай митинг! Народ скоро съедется, а это нам не с руки.
 
ШТОРКИ
Дядька допыхтел самокрутку, решительно наземь швырнул, будто на танк собрался идти в рукопашную, и, озираясь, повёл нас в последний сарай. А там только бочки железные, да лозунги на 1-е Мая и к Октябрю. Мы с Валерой переглянулись, пожали плечами; не зря же хозяйственник щиты перебирает?! Не зря. Вздохнул тяжело, один вытащил.
- Этот выцвел давно, и каркас капут. А фанера знатная, шестислойная. - Дал нам отвёртку, нож, клещи. - Кто их считает. Вы тут обдерите, а я там постою. И замочек навешу. Если присвистну, замри! А кумач - в сапоги, в штаны, под гимнастёрку. Чтобы ни ниточки! Где-то подальше - сожгите. За это - срок! А если с фанерой застукают, - ваша она; приехали подпилить. Быстро сработаем, дай бог пойдёт...
Мы быстренько ободрали «кумач», фанеру бросили в кузов. Потом дядька принёс пилу, напильник, помог из проволоки выгнуть шаблон проёма двери. Закипела работа! Только Валерка всё больше кряхтел, стонал, испарина по лицу. Дядька что-то ему нашептал, оба пропали. Конечно, подумал я, если кто-то застукает, опять мне отдуваться!
Вернулись они с мешком. Дрель в руках, тонкая проволока. Дядька сказал: «Ползунок прикрепить, чтобы фанерка елозила». Я согласился. Отметил лишь то, что Валерка явно «в заряде», и дядька счастлив, как победитель школьной олимпиады. Явно чего-то уже лизнули! А мне, что? Моё дело сквозняк устранить. Спасибо, что подоспели к примерке. Я изнутри разбирал-собирал, а они пыхтели снаружи. Даже Валерка к труду приобщился: шкрябал фанеру, будто красоту наждачкой наводит. Потом испытали. Ползут «стёкла», комар нос не просунет! И Валерка схватился: вдруг и у него стёкла расколются?! Запас за сиденье засунул.
- Во натура кулацкая! - шутя возмутился я. - Нос в табаке, чиряк вроде уже не горбатит, и запас ему подавай! Ты хоть спасибо сказал нашему многостаночнику-добровольцу?
Валерка смутился, а дядька расхохотался.
- Шабаш, - говорит, - абгемахт. Всё равно остаток нельзя оставлять. Поймут, настучат. А так, сын мой тоже в армии. Дай бог, ему кто-то поможет! Так что вы лучше фанерки вниз, чтобы гусей не дразнить, и давайте без лишних слов.
И тут он развязал мешок! Ничего особого, но мешок-самобранка! Бутыль молока, домашней выпечки хлеб, огурцы, помидоры, зелёный лук, головка каждого чуть не с кулак, сало, сказочной розовости, а главное: полная кастрюля тёплой гречневой каши. Я остолбенел! Потом поклонился: «Простите, люди добрые, хреново на вас я подумал».
На крыле Чепеля мы «накрыли поляну». Они с Валеркой бегали в склад, причащались. Во время уборочной - Сухой закон. Только в Покровке можно было купить «Жигулёвское» пиво или «Крымский портвейн». Правда, все на подпитии, но процесс не афишировали. Впрочем, водителю пить не положено; да и пристрастия я не имел.
 
Обратно мы покатили, с удовольствием пользуясь «стёклами». Но больше меня удивило, что Валера опустил свою сторону, помурлыкал «Она любила целовать меня взасос! Засасовала сразу рот и нос», - и попросил разбудить, когда найду место для костра. А что искать? Здесь редко машины встречаются. Так что...
- Не хрен харю давить! Там больничный по чиряку; здесь за холку хватался пока я пилякал; а теперь барин? Надубасился и не дует? Нет, друг, ты давай возвращайся в роль чиряковую. Отрабатывай взгляд сироты! А то чисто тебе огурец во хмелю! Народ не поймёт! Вобщем, швартуемся тут. Ты разжигай, а я сидения вытащу. Будем «Охотники на привале»! Ишь ты, кумач, капут, абгемахт! Откуда здесь?
Валера отцепил под рамой запасное ведро, намотал на монтировку кусок кумача, намочил в баке, зажёг.
- Вроде юные пионеры! Только не картоху печём, а красные галстуки.
- А я думаю, ты свой давно сжёг. У нас школе были такие. Как на улицу, сразу галстук в карман; чтобы шантрапа пилюль не навешала. Одним задом на два базара. А может, тебе попроситься в шпионы? Ты бы и капитализм враз разрушил! До основанья, а затем. Ты же натурально единоличник! - Ехидничал я. А Валерке понравилось. Развалился на сидении, хмыкнул, закурил «Приму»,  почесал глаз, нос, а потом говорит:
- А чё обижаться, ты прав. А во-вторых, меня вроде спас! И бутылка с меня. И есть!
И достаёт: «Портвейн Крымский».
- Откуда?!
- Дядька затарил, из «наркомовского запаса».
 
Я вспомнил. Когда был ещё «безлошадным», мне разрешили поехать с Валеркой на элеватор, дорогу узнать. А стартер на его Зиле давно умер. Ну и, чтобы лишний раз не крутить ручкой, Валера ставил машину куда-нибудь под уклон; а потом заводил на передаче. И вот, в каком-то сельмаге он, как всегда, чего-то подпил (как доставал - загадка!), и забыл, что у него, для полного счастья, ещё и главный цилиндр пропускает воздух. Завёл двигатель с бугорка, а бугорок ведёт прямо в забор двора школы. И не выкрутить без манёвра! Он испугался: шлёп, шлёп по педали, а воздуха нет! И ручной тормоз не держит. А во дворе, как назло, ребятня. Я заорал: выжимай сцепление! И буквально запрыгнул на рычаг передач. Шестерёнки в коробке заскрежетали, захрюкали, но... задняя передача вошла. - Бросай, - кричу, - педаль, твою мать! Он пересилил оцепенение, бросил. И тогда Зил, уже провалив часть забора, прыг-прыг, остановился; заглох в полном недоумении. Только что не ругнулся: «Ну и шофера, вашу мать!» Потом под колесо мы засунули камень (горный тормоз), завели мотор ручкой, накачали воздух, сдали назад, развернулись и... пошли поднимать забор. Тут учителя прибежали, удивительно белолицые для казахов.
- Катите, солдатики, от греха подальше! Забор сами поставим с ребятами. Спасибо, не подавили! Счастливый вам, значит, путь, - мать-перемать!
И что вы думаете? Всего через пару часов разгрузились мы на элеваторе и, только выползли на дорогу, - пока Валера решал, налево, направо, опять пора тормозить. А воздуха - на один пшик. А тут - кювет метров пять; раскрыл пасть, ждёт и слушает, как Валерка по педали чечётку колотит. Опять я ору: выжимай! И опять заднюю передачу врубаю. А ЗиЛ уже над кюветом; дна не видать! Только небо и птицы, зерна обожравшиеся. Валерка тогда удивился: «И как ты додумался?» Это ты, - говорю, - додумался гусарить без стартера, ручника и тормозов. А у меня уже вроде опыта. Я же в части на «Бобике» (Газ-69) ездил. И вот, после всех чешско-китайских дел, мой майор предложил мне помочь перескочить в офицеры. А я волю хотел гражданскую. Тогда он говорит: «А хочешь, за хорошую службу пошлю я тебя... в санаторий. Почти на гражданку. Вкушай!» И вписал меня «на урожай». Но я же без грузовика, поэтому подсадили меня к молодому, в Чепель. Поехали. А командёры надумали машины пересчитать. Остановились. И все тормозят. А у нас снизу, вдруг, как граната бабахнула! Оказалось, на коротком кардане сорвало переднюю крестовину; на задней размотыляло и бах! Разворотило воздушный цилиндр. И не свернуть! Прём в переднего, как камикадзе! У молодого глаза повылазили, борода расти начала! Ручник дёргает, ну, как ты. А толку, ручник же кардан тормозит?! Вот тогда и решился я нахально воткнуть заднюю передачу.
- А что молодой? - оживился Валерка.
- А кто знает? Его обратно отволокли, а меня пересадили к другому. С одной стороны, не он же кардан откусил! Но могли и дисбат впаять. Хотя он и так лет пять жизни утратил, с испугу. Хорошо ещё, второй грузовик не бабахнули. А теперь вот с тобой! Приедем, требуй ремонт! Если ещё раз на ручку запрыгну, до геммороя не доживу...
Вот это, видать, зачёл мне Валерка. Но я-то не пью. И он не обиделся. «Мне будет больше. Но хоть за мой День рождения...
- Ну хохол, ну жучара! - развеселился я. - Одной бутылкой заткнул именины, два спасения жизни и шанс схлопотать дисбат; за лень, хитрожопость и полную шофёрскую непригодность! Плюс, пить пригласил не пьющего; да и бутылка «наркомовская». Хаха! Больше останется! Совсем бедолага, с утра капли во рту не имел!
Теперь и Валерка влёжку расхохотался, будто комплимент приятный услышал, - и воткнул мне в руку бутылку. Я отхлебнул. Редкая гадость! Он не спорил. Сам приложился и, увидев, что я собираюсь обратно в кабину, - придержал меня за руку.
- Да погоди! Мы же при стёклах, можно сказать. Не расстреляют! Вольно дыши! А с дядькой и вправду мы «подогрелись», дома. И как в таком люди живут? Землянка! Справа, чисто хлев тебе: корова, свинья, гуси, куры. Правда, смывку он ловко продумал. А налево - семейство. Пригрелись, принюхались.
- А что ты хотел?! Помнишь, председатель речь толкал на построении? - совхоз отметил десятилетие. Прикинь! У нас СССРа почти 60 лет, а у них - 10. Так и живут...
- Ага. Он это тоже сказал. Но с прицепом и по секрету. И ты не трещи. Председателя сюда на вертолёте доставили, вместе с семьёй. У него статья была под расстрел. Но, сказали, жить хочешь, строй совхоз; здесь народ уже есть, а если надо специалисты, подкинем из наших запасов. А если чего напортачишь, стенку и здесь найдём. Сбросили им палатку, пару мешков жратвы, керосинку. Строй здесь Советы, а называй себя «комсомолец-доброволец». Такой вот пирог с котятами. А Николай наш на ветеринара когда-то хотел учиться. Но не дали. А почему?
- Откуда мне знать? Меня же третьим не пригласили.
- Да потому, что и они не добровольцы.
- А что, шпионы американские?
- Да не, я серьёзно. Немцы они! Родню всю сослали, когда война началась. Кстати, из-под Одессы! Овидиополь. Ты слышал?
- Конечно! Мы той дорогой к морю ездили на мотоциклах. На Бугаз. А чем провинился Овидиополь? Вот Березино, где наша часть, тоже была немецкая колония. И в Лейпциге, и в Париже.
- Да что ты несёшь! Им-то, с какого хрена колонии?
- Да не с хрена, а рядом с Березино ПГТ: Посёлки Городского Типа; колонии бывшие. Видать первых колонистов ностальгия замучила, вот и дали родные названия. Тоже думали, выстроят «Город-сад». Но, дыры дырами. И теперь, поговорка: «в этом Париже дома пониже и грязь пожиже; а так всё, как в Париже». Но ладно. Так чем овидиопольский провинился? Портрет Сталина не повесил?
- Да нет! Оперативники думали, что сын немца может враз перетравить всю совхозную живность! И пар ему перекрыли. Это отец его подучил; а потом сам. Думаешь, куркуль, при свинье и корове? А он их взял почти дохлыми. Выходил. Поэтому, как семья.
- Да, веселуха! - задумался я. - «умом Россию не понять»! Всю иностранцы строили, защищали, а потом все враги, недобитки! Пахать и к железу можно, а в учёные - дулю...
- Стоп! - прервал Валера. - Твои песни я знаю: евреи, братство народов. Ты слушай.
- В дороге расскажешь.
Я закрепил ведро, он всунул в кабину сидение. Поехали.
- Так вот. Дома он говорит: «Вижу, маешься. Дай взгляну. Да не боись, не зарежу. Даже крепеньким подбодрю. Полегчает!» Ну, мне не жалко. И чиряк дёргает, стучит, как телеграф: самое время принять! А он посмотрел, цокает языком и, как просит: «Я холодненьким освежу». А я ж не дурак, чую. Ага, говорю, самогоночка! А он мне: а у кого нету? Стакан подаёт и огурчик. Только смотри, говорит, она у меня крепче спирта. Так что сразу ты не закусывай, разикаешься дня на два. Выдохни крепко, а потом уже нюхай и жуй. - Ой, думаю, взялся немец казака учить! И, значит, хряпнул, стакан пустой показал и выдохнул, - хозяину угодить. И только подумал, - знатная самогонка, даст ли ещё? - как он меня резанул! Искры с глаз! Я и забыл: пил не пил. А он что-то на голове мне нажал, отпускать стало. И второй стакан перед носом. А ты комсомолишь меня, что я симулянт! Не, брат иноверный, я болел, страдал и лечился! Пока второй стакан принимал, он ещё что-то химичил и капустный лист подвязал. Смотри, настоящий бинт под полотенцем! Сказал, - капуста вытянет, лучше этого... Вишняковского. Да и вонь от него, без мата не скажешь.
 
В гараже, как называли место стоянки грузовиков, нас встретили весело. Мы ждали, что будут подколки, - фанера же не стекло; есть повод позубоскалить! Одесситы сказали: НИ, одесский танк «На Испуг». Во время боёв за Одессу, на Заводе «Январского восстания» обшивали стальными листами обычный трактор, делали дыры для пулемётов, сажали туда пару матросиков и - враг в панике разбегался, увидев такое чудо! Плюс, вентиляции внутри не было, морячки угорали и выскакивали на волю, копчённые, как угри. «Полосатые черти», так их прозвали румыны. А НИ после войны поставили на углу Мясоедовской памятником...
Я не слушал эти рассказы, - пошёл на доклад к командирам. А в помещении клуба, что нам «выдали» под казарму, тоже все у окна; и регочут, будто им в цирке клоуна-Карандаша показывают. Вот дурни, думаю. Но теперь и сам увидел машину сбоку. Оказалось, Валерка не наждачкой шарошил, а углём шторки разрисовал! Моряк в бескозырке, с огромным чубом, с папироской в зубах; в руке связка гранат, в танк метится. Картина известная! Натуральная в Севастопольской панораме; и в учебниках есть. На День освобождения Одессы, плакат на каждом углу висел. Другое дело, что Валеркин матросик - вылитый я! И сверху он дугой приписал: «Одесса-мама». Как фото-виньетка! Шедевр!
- Что за хрень! Убрать немедленно! - разорался наш капитан. К слову, - редкая сволочь, конопатил меня с первого дня знакомства. И тут я не выдержал.
- Что убрать? Вы стёкла мне дали? - Ну и начал плести, что пришло на язык. - Смекай, добудь! Что я вор или мародёр? Что добыл, то поставил! Зерно возить можно. А стёкла будут, сменю. Не я рисовал! Кто фанеру нам дал, и ставить помог, он рисовал. И сказал, - ультиматум: «Прикажут стереть, верните фанерки!»
Вобщем, добавил я ещё парочку убедительных аргументов и заявил: «Снимать? А пожалуйста! Ломать, не строить, душа не болит!» - И вышел во двор, к Валерке топаю.
- Так вот, Айвазовский, - говорю ему тихо, - ты лишён славы! Не растрепался ещё, чьё художество? Я капитану сказал, что хозяин фанерок нарисовал и приказал: или так ездить, или фанерки отдать. Якобы его жена на элеваторе зерно проверяет на въезде; и фанерки проверит. Делай вид, что фанерки снимаем...
Мы подошли к машине и распахнули двери.
- Снимать? - заорал я в сторону окна.
- Отставить! - услышали. А все солдаты дружно заржали.
- Он нам веселуху эту зачтёт, - вздохнул Валера. - Точнее: тебе.
- Ну, ты гад, Айвазовский! Он меня чуть с гавном не сожрал.
- Та за шо!? Так же ж веселее! И тебе, я думал, понравится.
- Мне да. А он, скажем, не весельчак! И как такое одесская земля носит? Одно радует: не наш он. Приедем, расстанемся. Не долго музыка играла, не долго фрайер танцевал.
Думать об этом не хотелось. Парни наперебой предлагали новые названия Чепелю. «Подводная лодка в степях Украины» - не прошло. Длинное. Только Толик Кармен, из Березовки, Одесской области, предложил ещё расшифровку: «НИ» - Наумка Изобретатель. Наверное, чтобы мне отомстить. Я как-то приметил, что после бритья он хлебнул одеколона «Кармен». Ну и «наклеил». Так и пошло: Кармен
 
Н.И. - КОРОЛЬ ТРАССЫ
Вскоре «НИ» снискал славу спасателя. Из «умерших» автомобилей я подсобрал комплект инструмента и в кузов необходимое: буксир, трос, лопата. Без меня «короли» не выезжали. Но потом совхозному бухгалтеру всё-таки пришло в голову, что подобные ездки не прибыльны. Машины «тухли» одна за другой. Ремонт на открытой стоянке: лёжа, стоя, хоть вприсядку, но без запчастей. Сугубо для виду или, чтобы дотянуть до погрузки. А зерно на токах не убывало. За что же платить? Ну и, вероятно, мой НИ, предчувствуя скучное прозябание без почётного дела; последний раз въехал «в гавань», присвистнул и замер. Я доложил старшине, старшему по ремонту. Он спросил, как свистнул НИ? Во цирк! Я свистал трижды, искал нужный тон. Он поднял палец и заявил: «Колено заклинило. Вкладыши. Пятый, шестой цилиндр». Я был поражён такой экспертизой, хотя знал: старшина сам вникал, ремонтировал. И вот мы с ним что-то бросили на мёрзлую землю, забрались под машину, сняли поддон мотора и, оказалось: заклинили именно эти вкладыши!
- Как, - удивился я, - только по звуку?! Но старшина успокоил: «Та я ёго вже латал. Колено шлифануть нема дэ. А вкладыши тильки ремонтные. Ото я и думал: пидпилю, подтяну, поиде. Но всэ одно клин поймае. Но ты нэ колотися. Бензина в ведро; стари портянки запалымо. Зробымо».
Мы сняли вкладыши и наждачной бумагой убрали заусенцы на коленвале и вкладышах. Проволокой прочистили масляные каналы. «Поиде!» - повторял старшина. - Ну-ка, крутны тыхенько». Так, на ощупь, на слух, обжали вкладыши, закрепили поддон, влили масло. И Чепель, размечтавшийся о покое, недовольно прочихался, но завёлся. «Смэртэльна машына! - сказал старшина, и украдкой перекрестился: «Дай Бог, марш сдюжаты. Молысь».
 
ВОЗВРАЩЕНИЕ
Молиться долго не пришлось. Ещё неделю шёл снег, а потом перед отбоем прибежал замполит: сияет, будто ему генерала дали.
- На погрузку! Собрать инвентарь. Помещение сдать в полном порядке. В пять утра завтрак: сухой паёк. В семь выезд. На Троицкое. Километров сорок. Как-нибудь одолеем! 
Наше «Ура!» было громче чем, когда победили Наполеона. Какой сон? Солому из матрасовок свалить в одно место. Разобрать нары, доски сложить. Вычистить помещение. Клуб, как-никак! К пяти еле успели. Потом ручками заводили машины; аккумуляторы давно сдохли. Горячая вода в котельной, метров за 200. Второе ведро принёс, первое в моторе уже замёрзло. Вода в котельной не успевала прогреться. Начали заводить без воды, а потом доливали. Справились! Но как ехать, если снег выше колен? Поползли вперёд «короли». Пробивали пять-десять метров, сдавали назад, разгонялись и снова таранили. О морозе забыли; машины «всем миром» толкали. Весело! Чудом поехали! По пробитой дорожке пошли водители, тащившие на буксирах по два «покойника»; мёртвые автомобили. И конечно, отопление в них не работало, поэтому в кабины «живых» набилось по пять-семь пассажиров: командиры, повара и т.д. Рассаживались «шахматным порядком», полубоком, на коленях друг друга. Крайний слева ногой выжимал сцепление, второй рулил, тормозил, третий давил на газ, четвёртый включал передачи. Остальные - матом - советовали.
На главную дорогу, ведущую к узловой станции железной дороги, сползались автомобили батальонов, расположенных в пяти отделениях Зерносовхоза Урнекский. Сколько батальонов, я не скажу, но в каждом не меньше 150 машин. И каждый на станции должен заехать под кран, закрепиться, а потом - на платформу. Сколько путей и погрузочных кранов, тоже не знаю. Меня грузили последним, потому что, образно выражаясь, мой НИ всё-таки сдох. Сначала, после героического «протаптывания трассы», закипела вода. Как и сказал старшина: «Не грузы його, дай притэрэться». А как? Все командиры, все Ленины! Тяни, толкай, пробивай дорогу! Дал поостыть, минут десять, поехал. И опять клин! Так и сдох Чепель. И опять всё бегом! Слил воду, пока не замёрзла. Потом начал искать, кто возьмёт меня на буксир, авось сдёрнут с клина. А кто? 70% машин - инвалиды, поэтому ходовые уже все «при галстуках», тащат. Командовать некому! Начальство расселось по кабинам «живых» и тю-тю, след простыл. Сколько я бегал между машинами, размахивая руками, как матрос на сигнальном мостике, не помню. Знаю лишь то, что когда заглох, уже было темно. А темнело примерно в три часа дня.
Вокруг машин уже не было, когда остановились парни из соседнего батальона. Правда, их ЗиЛ-157 ехал только на среднем мосту, из трёх возможных, но не бросать же, брата-солдата! Прицепили, поехали. Но вскоре «король» зачихал, заглох. Бензин кончался, - со дна бака всосало ржавый осадок или же конденсат - воду. Решили слить у меня пару вёдер. Шланга для перекачки не было; легли под бак, открутили сливную заглушку. Но и лейки нет, струю ветер треплет; пока заправили, вымокли. Руки оттёрли снегом, а потом ещё долго крутили заводной ручкой, чтобы грязь выгнать из фильтров и шлангов. Шланги ртом продували; бензин пальцами щупали, есть ли грязь. Зажгли полведра бензина, руки отогревать. Когда пошёл чистый бензин, всё свинтили обратно, мотор завели. Но уже замерзала вода в радиаторе! Греть воздух паяльной лампой опасно; сильно воняло бензином. Тогда я набросил на радиатор шинель, чтобы вентилятор не тянул холодный воздух. Ждали. Прогрелось. Проехали не более получаса. Нас начали останавливать водители машин, у которых тоже бензин закончился. Кто мог предположить, что 40 км. «марш-бросок» сожрёт втрое больше бензина?! Плюс, когда прекратились поездки, стоявшие в «гараже» машины и вовсе не заправляли. Не знал ведь никто, когда поедем! Иными словами, опять пришлось сливать мой бензин. Но ведь я его получил, расписался! Поэтому начал записывать на руке номера машин и, кому, сколько вёдер бензина отдал. Вскоре, бензобак осушили. Чудом додумался наполнить паяльную лампу.
Мороз резко усилился, а на мне всё было мокрым. Я зажёг в кабине паяльную лампу, поставил так, чтобы придерживать сапогом, дал самый малый огонь и... опять поехали. «Слава Богу!» - сказал бы старшина. Но! Ещё через пару минут колёса тягача забросали снегом лобовое стекло, а изнутри оно промерзало из-за дыхания. Тогда накинул на голову шинель, завязал рукава на груди, опустил свою шторку и высунул голову, чтобы видеть фонари передней машины. Глаза резала наледь из-под колёс.
Выбрались на накатанную дорогу. Быстрее поехали. Но я быстро замёрз и даже обрадовался, что парни остановились. Можно размяться! Так и выскочил с шинелью на голове, видом своим немного развеселив ребят. Хотя веселье не долгое; впереди начинался крутой затяжной подъём. Выгребет ли Зил на одном мосту? Впрочем, некому передать меня, как эстафетную палочку, поэтому стали решать: въезжать на подъём с разгону, либо ползти, стараясь не переключаться? Разогнались. Бойко пошли! Но в середине подъёма у ЗиЛа выбило передачу; а другую включить не смогли. Покатились назад. Тормозили, но, как сказал, дорога накатана. Да и мой «НИ» поволок «короля» назад, будто вспомнил, что сам был ведущим. Скорость росла. Я пытался удержать машину по ходу ЗиЛа, и не сразу заметил, что левой ногой колочу по тормозной педали, как Валерка, когда мы ломали забор в школьный двор. Т.е. бестолку; и у меня воздуха нет. Да и опасно: если ЗиЛ окажется чуть резвее и вытолкнет буксир с крюка, труба пробьёт радиатор или, кто знает, прыгнет в лобовое стекло!
Чтобы избежать столкновения, начал смещаться влево. Но тут из-под ноги укатилась паяльная лампа, тыча факелом во все углы. И - дзинь: таки лопнуло кольцо буксира. И скатились мы бок о бок вниз, откуда начали штурмовать подъём. Что теперь? Ехать с парнями, найти командиров, кого-то из «королей», буксир и возвратиться? Но бросать технику запрещено! Тогда ребята пообещали «всех поднять на уши», чтобы за мной приехали. Мы «на глазок» прикинули: до станции километров 15. Найти начальство, чтобы отправили «короля», долить бензин, погрузить буксир, штаны подтянуть. Езды - максимум два часа. В сумме: три, четыре часа. Не околею! Парни поехали.
Фары высветили большие снежинки; лицом и руками не чувствовал. Ветер утих: тишина, до звона. Да уж, в Одессе сентябрь не такой. Мысль эта утешила и, для начала, я разогрелся: попрыгал, побегал вокруг машины. В кабине зажёг паяльную лампу, стащил сапоги, растёр ноги, «подкоптил» перед лампой, перемотал запасные портянки, снял гимнастёрку; всё развесил сушить. Или хотя бы согреть. «Вот тебе и фанерки!» - подумал; вспомнил Валеру и Николая. Спят? Конечно, и я «задам храпака», но через три, четыре часа.
Воздух в кабине прогрелся, но воняло бензином. Приоткрыл окно. Но лучше экономить бензин. Минут десять погрею. Главное - не уснуть.
Вспомнил детство. В школу я ещё не ходил, поэтому братья посылали меня в очередь за билетами «на кино». Фильм Чарли Чаплина «Золотая лихорадка» напомнил мою ситуацию. Но вдруг память занял «Чапаев». Стрельба, взрывы, пулемёт в тачанке, А я будто сижу в тёплом зале и смотрю это кино, как в награду, что иногда мёрз в очереди. Но вот Чапаева ранило. А в какое плечо? - не помню. А почему болит моё левое! «Амба, Василий Иванович, помирать надо!» - кричит ординарец Петька, и тащит Чапаева к реке. «Врёшь, не возьмёшь!» - геройствует он и бросается в воду. Почему же так холодно мне? Я в тёплом зале! Почему немеет вся левая сторона, будто я ранен? «Врёшь, не возьмёшь!» Я будто вынырнул из ледяной воды и... понял: заснул. Лампа погасла. Через тонкую щель над фанерой надуло столько, что в снегу была вся моя левая сторона. Я рывком поднял фанерку, начал растирать окоченевшее тело, а потом натянул на себя непросохшие вещи. Зажечь лампу! Пуста. И что тогда делать в кабине, чтобы согреться?
 
Сказать, что снаружи бушевала метель - мало. НИ трясло, как спичечный коробок. Не взлетала машина лишь потому, что следующий порыв ветра вбивал ее в землю так, что стонали рессоры. Скрипела кабина, крепления кузова грохотали, борта хлопали, снег влетал во все щели, особенно под педали. Клин клином, - подумал я и начал снегом же конопатить проёмы. Руки и ноги замёрзли. Спички были в левом кармане брюк, тоже размокли. Засунул в волосы; где-то читал, что высохнут. А ещё я читал про изометрическую гимнастику. Это, когда напрягаешь мышцы, как можно дольше. А как ещё греться?
Сапоги, с первых дней, проблема №1. Армейский стандарт не признавал мой высокий подъём, поэтому ноги я в сапоги буквально вколачивал, даже если выпрашивал на номер больше. Из-за этого ноги мёрзли мгновенно. На Николаевском полигоне, годом назад, уже отмораживал. Герой! Свои валенки отдал лейтенанту, а он в них пригрелся и сразу забыл обо мне. За три дня ноги распухли так, что пришлось сапоги разрезать. И тут на тебе, старая песня! Вспомнил, медик сказал: «Где возможно, снимай сапоги, дай циркулировать крови!» Стянул сапоги, намотал запасные портянки, а промёрзшие разложил под гимнастёркой, на грудь. Сел на сидение в позу эмбриона, завернулся в шинель и напряг мышцы, убеждая себя, что пургу я по радио слушаю. Как бы с вопросом, что предпринять герою рассказа, чтобы не околел. Допустим, спички просохнут. Но зажгутся ли о штаны, как в ковбойских фильмах? А поджечь что, гитару? От мороза перекосилась. Впрочем, огня и дыму от неё, три минуты. Отпустил струны; гитаре изометрическая гимнастика ни к чему. Авось потом заиграет. Что поджигать, как поджигать? Нет никакой бумаги. Но и это дурные мысли, пока такая метель. Воет, будто волки вокруг. Но не вечно же. Да и какие, к чертям, волки в пургу! Проверил заначку в противогазной сумке: три морковки, два куска хлеба. Похрущу-ка морковкой! Пока жуёшь, не заснёшь. Чапаева больше не вспоминал принципиально; он не выплыл.
 
Тишина. Холодно. Светло. Спал, не спал? Что вспоминать? Лучше по-армейски: подъём, физзарядка, а там посмотрю. Сменил портянки, натянул сапоги, выпрыгнул из кабины и, как говорят, «из лесу вышел и сразу зашёл». Снег по пояс! Белизна глаза режет, как электросварка. Вот почему альпинисты ходят в тёмных очках! А мне - щуриться. И, конечно же, разгребать машину. А то стоит, как стог сена под снегом; в жизни не догадаешься, что мёрзнет здесь боевая единица. А чем разгребать? В кузове есть лопата, но и её надо выкопать! Значит, руками. Или всё же гитарой? И вдруг меня осенило. Ах, Валерка, кулацкая морда! Надо же! Я вытащил из-за спинки сидения фанерку, что Валерка «заначил», и начал грести снег от двери. Потом выгреб лопату. Так грелся, и грузовик приобретал очертания.
Если кто-то меня искал, наверняка бы сигналили. Но, тишина. Значит, нужен огонь и дым, как ответ на вопрос: что зажечь, как? Фанерку я выскоблил, бросил в кабину. Спички проверил. Чушь! Высохли, но сера крошилась. Доски бортов, даже если их наломаю, всё равно мокрые. А если сжечь наружное колёсо заднего моста? Там двойные, всё равно лысые, в трещинах; чудо, что раньше не лопнули. А запаска хорошая; поменяю при случае. Главное добыть огонь! Всё это я ночью продумал. Единственный выход, что-то зажечь от свечной искры. Но для этого надо сорвать двигатель с клина. А назад прокрутить можно только за переднюю гайку коленвала. Получится, не получится... Выкрутил свечи, чтобы не мешала компрессия. В инструменте нашёл ключ, но чуть больший. Ладно! В щель отвёртку вогнал и налёг на ключ «против шерсти». Сколько раз срывалась отвёртка, сколько крови с разбитых пальцев вылилось на эту гайку, не считал. Гайка стронулась с места и, наконец, вперёд-назад, я сорвал клин и прокрутил мотор заводной ручкой. Хоть танцуй! Ну, козлы, - думаю, - сейчас заведу и приеду! Завернул свечи, ручкой крутанул пару раз. А когда мотор чихнул, завёлся и тут же заглох, я вспомнил: «Бля, бензин весь раздал. Идиот! Последние капли бензина спалил! Ладно, главное, что-то делать».
До земли выгреб снег под задним мостом, вполз, поставил домкрат, раскрутил гайки, поднял и снял колесо. Сбил кольцо, сорвал с обода. Жарко. За то и боролся! 
Отвёрткой, зубами распотрошил полу шинели, смотал шар, размером в кулак. Вытряс из паяльной лампы капли бензина. Мало. Полез в бак. Дальше локтя рука не пролезла. Оторвал кусок от матрасовки, намотал на монтировку. Коротка, по углам не пошаришь. Снял гимнастёрку и, не думая, что рву кожу, засунул в бак руку, шаркая монтировкой «по сусекам». Что я там «нализал», трудно сказать. Тогда открутил лючок карбюратора, потом бензонасос, и ещё подмочил комок.
Фанера, как сказал Николай, знатная, шестислойная. Намучился, пока разломал и распотрошил на лучины. Воткнул их в шар,  спички рядом и, всю эту конструкцию начал крепить под капотом. Полоску от матрасовки засунул отвёрткой в отверстие для свечи, а к жалу отвёртки примотал кабель, подающий искру на свечу. Специалисты поймут: это тоже не просто! Если зазор кабеля мал, или большой, искра не проскочит. Поэтому, сколько я крутил ручкой, пока искра зажгла нитки, сказать трудно. Плюс, ветер задувал огонёк! Вновь крутить-зажигать, а потом в ладонях (всё равно ничего не чувствовали) перенести шар в кабину, чтобы раздуть огонь. Дальше: перенести хилый костёр в покрышку и сохранять, пока загорится резина. Только бы не задуло! Я собой закрывал огонь, чуть поддувал, подбрасывал кусочки фанеры и расцарапывал отвёрткой резину, чтобы быстрей занялась. Наконец, покрышка горела. Помогал даже ветер! И понятна вдруг стала радость первобытного человека, и его танцы вокруг огня! А потом мат и проклятия, когда я признался себе: стемнело давно, но сигналы или звуки мотора я так и не слышал. А в темноте дым не заметят. И огонь из-за подъёма тоже издали не видать. Зато покрышка на ветру прогорит быстро. А дальше? Быть может, поезд уже ушёл?! И тогда, как на Украине, опять искать свою «армию», если, конечно, до станции доберусь.
- Мать вашу! Мать вашу! - поорал я во тьму. И начал снимать колесо с другого моста.
 
Чтобы не мучить читателя описанием тех же действий, вкратце скажу: ещё две ночи я танцевал вокруг машины; без сна и еды. А утром решился уйти. Перемотал портянки. Влез в вещмешок и сумку противогаза, но вспомнил: хлеб и морковки съел. Трое суток! Свечи от двигателя у меня в кармане; бензина нет; без буксира машину не утащить. Завернул в остаток матрасовки гитару. Гитара взводная, вскладчину покупали, 16 рублей, почти шесть солдатских зарплат. Ленинградская фабрика, фирма известная. Да и вопрос не стоял, - наш общак, доставить обязан! Что она весит?! Захлопнул двери и пошёл на подъём. От мороза гитара трещала. Лицо сёк порывистый ветер. Кристаллы снега блестели миллиардами лучей восходящего солнца, поэтому, боясь признаться, что слепну, я не отрывал глаз от серых точек сапог. Когда идти стало легче, я обернулся: запомнить приметы.
Чепель, крещённый в НИ, стоял, будто на поле боя, внутри грязного чёрного квадрата. Неровные углы периметра венчали обгоревшие каркасы покрышек; внутри дотлевали доски бортов. Из примет - только спуск. Сколько идти? Пока светло. Пока не метелит. Холодно. Тесьму гитары я набросил на шею, гитару прижал к груди, запахнул под шинель. Матрасовкой укутал голову, шею, грудь. Всё. Сто двадцать шагов в минуту. Спину - струной, чтобы жар пронзил позвоночник. Вперёд! Шагом марш!

Окончание следует...